Хаидэ
Шрифт:
Голос прервался, будто Ахатта наступила на острый камень. И через несколько ударов капель снова прорезал темноту мерными холодными словами.
— Каждую. Я иду впереди и знаю — власть моя безгранична. Все лягут к моим ногам! Мужчины будут просить о капле счастья. Женщины — о капле милосердия. А я — высокая матерь нового бога, буду казнить и миловать по желанию своего сердца. Все для тебя, мой муж. Жизнь всех тупых тойров! И жизнь низкой Теки, что мнит себя сестрой, нося убогого выродка тойра.
Голос поднялся, становясь громче. Всхлипнул
— Ну, ну. Ничего. Это она так. Глупая. Не слушай ушками.
— Я приведу ее, послушную, как привязанную корову. И ты возьмешь нас, нас всех, матерь темнота. Посадишь рядом с собой, у ног темного князя, сына Исмаэла и Ахатты…
На темной стене засветилось бледное пятно, очерченное резкими ломаными границами трещины. Чутко ловя женский голос, бледный свет разгорался и вдруг тускнел. А после снова становился ярче. И когда стал выпуклым, рыхлыми клубами входя в темноту пещеры, Тека, выглядывая из-за шторы, увидела на фоне арки женский силуэт. Черный, с гордо поднятой головой и откинутыми плечами. Рука вытянулась в повелительном жесте.
— За мной, низкая. Неси мальчишек. А ты, сто раз обманутый мной, грязный бродяга, которого я заставляла делать нужное мне — бери моего сына. И помни до смерти о милости, что я оказываю тебе.
Силуэт ступил в бледную глубину, исчезая.
Тека, вздыхая и бормоча плохие слова, вскинула на бок Бычонка, приняла на локоть спящего Торзу. И глядя, как Абит поднимает с покрывала сонного Мелика, не удержалась и сказала язвительно:
— Видал, какая цыца? А я ее — высокая сестра, высокая. Тьфу.
Негодующе переступая ногами, затопала следом за Ахаттой, храбро ныряя в густой туман.
Большой зал, полный сияния, казалось, летел сам по себе в черной пустоте, которая виделась внутреннему взору. Там, за каменными толстыми стенами, за скальными громадами, казалось, нет моря и нет степи, не пролегают дороги, протоптанные копытами и повозками, одно лишь черное пустое ничто и через него, вольно крутясь, летит сгусток запечатанного в темноте света. Плененный, охваченный каменными границами.
Абит шел тропой, через плечо Теки смотрел на узкую спину своей жены, что шла уверенно, не глядя по сторонам, только рукой проводила по темным листьям, касалась пальцами белых цветов и те высыпали наземь легкие облачка пыльцы. Черные волосы, сбившись, клубами и длинными прядями закрывали прямые плечи, падая ниже пояса на тонкое полотно светлой рубашки с вышитым подолом. Птицы, мелькая мимо, замедляли полет, проводя по волосам кончиками острых крыльев. Неслись дальше, медленно мечась — упадая вниз и взмывая под высокий купол. Толстые пчелы садились на плечи, отдохнув, низко жужжали, отправляясь за своим вечным взятком.
Мужчине вдруг показалось, она вырастает, с каждым шагом становясь выше, и он поднимал голову, чтоб не упустить из виду
Тека оглядывалась, хмурясь, — певец закрывал от нее покинутую пещеру, куда вдруг да вернется Кос. Но семенила дальше, подхватывая сползающего по боку бычонка. Наконец, спустила его с руки и подтолкнула. Мальчик послушно затопал кривыми ножками, очень похожий на мать — такой же приземистый и крепкий, с большой головой.
Сладкий запах сейчас был еле заметным, чуть трогал ноздри и першил в горле, но не кружил голову, затемняя сознание. И, Абит внимательно огляделся, вспоминая, как очнулся тут впервые, — не поднимались над валунами хитрые извитые дымки, ищущие людского сознания.
Вперед ширился, разрастаясь, световой столб, падающий из отверстия в потолке. Как говорила тогда Тека? На макушке горы еле видна трещина и ногу туда не просунешь, а вниз падает море света. Будто открыто окно в другой мир.
Стена с трещиноватой аркой уже скрылась за темными купами листьев, как вдруг оттуда послышались крики. Тека остановилась, дернув за руку Бычонка. Проламываясь через кусты, обежала Абита и, подпрыгивая, пыталась разглядеть, что происходит там, откуда они шли.
— Лю… люба моя! Тека!
— Кос!
Таща Бычонка, она пихнула Абиту Торзу и помчалась обратно, скрываясь в клубах пыльцы с потревоженных цветов. Певец затоптался, не зная — следовать ли за Ахаттой или вернуться. А та уходила, не поворачиваясь, узкая, облитая дымным светом. Ясно видимая на фоне переливающегося сияния.
Абит выругался и, повернувшись, побежал обратно, за Текой, легко неся мальчишек. Мелик смеялся, толкая его, как коня. Торза глазел по сторонам светло-карими, как у матери глазами.
На поляне перед стеной, качнулся, когда Тека налетела на него, рыдая и колотя кулачками в живот.
— Иди! Иди отсюда! Дитев уноси, дурень!
— Что?
Не обращая внимания на удары, поднимал на руках детей, через плечо Теки глядя на сидящего у стены Коса. Тот криво улыбался, держась за разбитый локоть. Поднял лицо, пытаясь сказать что-то, успокоить жену. Но та налетела на него, яростно пиная в бок кожаным сапожком. И заплакала, мешая слова.
— Ты! Тоже! Куда теперь-от? Дети ведь.
— Тека… да помолчи.
— Уйди! Да куда ж ты. Я ж без тебя…
Она села с размаху, раздувая широкую юбку и заревела басом. Бычонок, пятясь от матери, заревел тоже. Тека тут же вскочила и, блестя мокрыми щеками, прижала мальчика к юбке. Оглянулась снова на Абита.
— Кос говорит. Вараки. Эх, сбил ты мужиков, неум.
— Тьма их, — подал голос Кос и оглянулся на туман, клубящийся в арке, — носятся, прыгают. С дюжину покусали.