Халва
Шрифт:
– Мой отец судья, - задумчиво сказала Маташ, когда он окончил.
– Зачем ему должность, ведь у него все есть?
Сказать?
– подумал Ишан. Но стоит ли настраивать дочь против отца.
– Он же сказал, чтобы не было скучно.
– Иногда я его не понимаю, - тихо сказала девушка.
– Зачем ему Шамсин? Он такой злой. А маленький был милый.
– Шамсина принесли щенком?
– Да. Такой черный, пушистый комочек...
Она замолчала, на поляне появился смерч.
Третий день ничего особенного не принес. Сакрам ушел с самого утра, не завтракая.
– Не обидишься, если спрошу?
– Спрашивай.
– Кто была твоя мать?
– Человек. Отец ее где-то украл. Я ее плохо помню, она умерла, когда мне было семь лет.
– Почему она умерла?
– Не знаю... Возможно, с тоски. Здесь очень тоскливо.
– И еще... Как думаешь, твоя мать любила отца?
– Нет, боялась.
– Тебе было семь лет...
– Раз говорю, значит, знаю...
Ишан не ответил. Маташ помолчала, потом продолжила:
– Она учила меня готовить. Я не хотела, а она говорила: "Учись, Маташ. Это самое большое счастье для женщины - приготовить много еды и смотреть, как мужчина ест". Я ее тогда не понимала...
Сакрам вернулся в дурном настроении. Ни слова не говоря, сел в шатре. Маташ так же молча подала ему плов. Сакрам поел, пошел и сел на свой камень. На поляне застыла гнетущая тишина. Ишан физически ощущал, как ненависть, исходящая от этого человека, гнетет остальных. Во всяком случае, за себя он ручался. Всей душой чувствовал Ищан, как вместо спокойной уверенности, которая была на душе совсем недавно, его охватывает отчаяние. Теперь Ишан уверен в бесполезности борьбы. К чему он узнает новые подробности жизни этой семьи? Разве непонятно, что он здесь навсегда? Будет мастерить кукол на потеху Маташ, да лопать плов до отвала. Только зачем ему этот плов. Лучше страдать от голода в своем ауле рядом с Ашат.
Спустилось солнце, коснувшись нижним краем горизонта. Не осознавая, что он делает, Ишан сел и сам себе тихо запел колыбельную:
Спи, малыш.
Я накрыла тебя одеялом
Из теплого верблюжьего меха.
Спи, малыш,
И радуйся, пока тебе не нужно
Вставать до зари и работать
До поздней ночи.
Это время придет, очень скоро придет,
А пока... спи, малыш.
В темноте послышалось ворчание Шамсина.
– Пора спать, - поднялся Сакрам.
На следующее утро тоска ушла. Нельзя сказать, чтобы на душе у Ишана стало светло и ясно, но он был готов к дальнейшей борьбе. Может быть его усилия ни к чему не приведут, но сдаваться он не собирается. Нужно только придумать, о чем спросить, здесь вопросы - его единственное оружие. Как же спросить, чтобы побольнее...
Когда проснулись остальные, и все сели за стол, Ишан начал:
– Я вот о чем подумал, уважаемый хозяин. Вот вы такой могучий. Вы тоже создали свой мир, такой, какой сделал Создатель. Пускай он не такой большой, но в нем все то же, что и в большом мире: и трава, и деревья. Животных
Рука с лепешкой застыла на полпути ко рту.
– Продолжай, - тихо сказал Сакрам.
– И я подумал - вы такой же великий, как Создатель. Пускай ваш мир меньше, но, наверное, вы можете создать больший мир, просто вам было достаточно и этого. Я прав?
Сакрам усмехнулся:
– Нет, ты не прав. А знаешь, почему? Создатель делал жизнь из ничего, мне же для этого нужно что-то, форма. Пускай я могу оживить камень, или заставить окаменеть жизнь, но я не могу сотворить камень из ничего, ясно?
– Ясно.
Кажется, колдун не рассердился, а Ишан на это рассчитывал. Сильные люди не любят, когда им указывают на их слабости. Однако присмотревшись, Ишан заметил, что по лбу хозяина пролегла упрямая складка. Пролегла и не уходит.
Закончив еду, Сакрам прошелся по окрестностям. Заметил кукол под кустом, остановился, усмехнулся. Потом вернулся к остальным, сел на свой камень. Справа, чуть позади, лежал Шамсин, слева, опустив голову, сидела Маташ. А прямо перед колдуном - Ишан.
– Мне жаль, дочка...
– Чего?
– спросила Маташ, не поднимая глаз.
– Что я послушал тебя. Мы не должны были брать сюда этого человека.
– Но он хорошо играет со мной, я довольна.
– Нет, дочь, здесь мало хорошего. Ты прячешь от меня глаза, ночью Шамсин во сне скулил. А ведь не прошло и четырех дней с тех пор, как он появился здесь. Он должен...
– Нет!
– Он должен умереть.
Ишан хотел вскочить, но почувствовал, что не может пошевелиться. Правый глаз чародея пристально смотрел на него, парализуя жертву. Рядом безуспешно пыталась подняться Маташ, второй глаз приковал к месту и ее. И тут Ишан увидел, как образ хозяина как-то изменяется, сквозь него проглядывает гибкое темное тело змеи. Гюрза. Сейчас она ужалит...
В воздухе мелькнуло черное тело, Шамсин прыгнул, не издав ни звука. Змея резко изогнулась назад, ужалив врага. Спереди-назад, снизу-вверх. На это потребовался всего лишь миг, но за этот миг Маташ освободилась, и еще одно гибкое тело пресмыкающегося ринулось вперед. Они ударились и тут же отпрянули назад.
Все это случилось так быстро, что Ишан не успел пошевелиться. События доходили к нему с запозданием. На траве лежит Шамсин, его безжизненные глаза смотрят вверх, в них отражается небо. Маташ лежит на боку, в ее глазах отражается трава. Сакрам полусидит, прислонившись к камню, его тело дергается.
– За что, Маташ? За что, дочь?
Она умерла, хотел сказать Ишан, но она еще жила.
– В моих глазах он увидел озера, отец.
– Шамсин услышал колыбельную, вспомнил себя, глупый щенок, но ты же моя плоть и кровь.
– И кровь моей матери.
– Что мог дать тебе нищий в дырявом халате?
– В моих глазах он увидел озера, отец.
– Неужели глупые слова и куклы значили для тебя так много?
Она не ответила.
Сакрам посмотрел на Ишана.
– Всего три дня, - прошептал он, - всего три дня...