Хам
Шрифт:
Жажда ощущений, которую она вынесла из всех прежних бед и наслаждений, сделала ее страстно любопытной ко всему новому, — был ли это новый и привлекательный человек или в первый раз замеченная ею туча, волна, оттенок цвета или безделушка. Она была настолько невежественна, сущность и свойства всех вещей были настолько неизвестны ей, что всему, что привлекало ее взгляд и возбуждало ее любопытство, она удивлялась громко, страстно, без границ, подобно дикарю или ребенку.
Эта женщина, подвижная и крикливая в деревенской тиши, выросшая среди высоких городских стен, ничего не знавшая о том, что происходило, что цвело и пело
Иногда, выйдя утром из избы, он посматривал на небо и, заслоняя глаза рукой, поглядывал на солнце, втягивал в ноздри дуновение ветра, а потом говорил встречным людям, как всегда, серьезно и тихо, чтобы они спешили убирать хлеб, сено или овощи, потому что погода продержится еще два-три дня, а потом начнутся дожди.
В дождливое время, когда тяжелые тучи висели над землей, а внизу Неман, волнуемый ветром, катил свои темные волны, он, возвращаясь со двора в избу, иногда утешал скорчившуюся на скамейке и зевающую Франку известием, что через два или три дня наступит хорошая погода и потеплеет.
А так как его предсказания всегда сбывались, то Франка спрашивала его, глядя на него с тревогой:
— Пророк ты, что ли, что всегда все предскажешь?
Он смеялся довольным смехом.
— Я не пророк, — отвечал он, — а рыбак. А какой же рыбак был бы из меня, если б я не знал, когда нужно выезжать на ловлю, а когда не нужно, будет ли помеха в работе или не будет.
Он прекрасно знал, какая туча прольется дождем, из какой гром ударит, какая пройдет над землей без последствий, а какая повеет над ней могучим вихрем или засыплет ее опустошительным градом.
Он знал, в каких местах на реке вода глубока, а где мелка, в каких местах дно ее усеяно камнями или устлано белым волнистым песком, или поросло длинными, скользкими водорослями. Он знал, где легче всего ловятся пескари и плотва, где водятся щуки, у каких берегов раки кишат в подводных мхах и камнях, в какое время года и дня и каких рыб следует ловить и на какие приманки. По силе всплеска и ширине кругов, разбегавшихся по воде, он узнавал, какая рыба выскочила на ее поверхность, а по направлению, вышине и быстроте волны знал, будет ли улов. Обо всем этом он говорил Франке, а когда все, что он предсказывал, сбывалось, ею овладевал суеверный страх.
— Что ты, ясновидящий, что ли? — спрашивала она.
Он отвечал, смеясь:
— Я не ясновидящий, но эта река всю жизнь была моей женой. Другой я не видал и не хотел, пока тебя не увидел…
Итак, Франка превосходно чувствовала себя, разъезжая по реке, но ей недурно было и тогда, когда она изредка оставалась дома без него. Тогда к ней приходила нищая Марцелла, которая в этом году жила у Козлюков. Она рассказывала приятные и интересные для нее вещи; когда нищенка впервые вошла в избу босая и в лохмотьях, Франка еще потягивалась на постели, зевая и протирая глаза.
Она уже не раз видела Марцеллу и потому на ее приветствие ласково кивнула головой. У Марцеллы было большое, белое, как мел, лицо, все покрытое глубокими морщинами и окруженное прядями седых волос, выбивавшихся из-под грязной тряпки, которой она обвязывала голову. Ей было,
— А-а! Так вы еще не встали, миленькая вы моя!.. А ведь люди давно уж пообедали и опять пошли на работу. Но огонь у вас разведен, пища варится и в избе убрано… Кто же это принес вам воды и поставил горшок в печь, если вы до сих пор спали?
— Муж, — сидя на постели и лениво посматривая на свои ноги, ответила Франка, — он поехал сегодня с рыбой в местечко, а перед отъездом принес воды, развел огонь и поставил вариться обед…
— А-а, вот добрый человек! — удивилась нищая и ближе подошла к хозяйке, которая уже надела на ноги плоские башмаки и, зевая, небрежно завязывала домотканную юбку. Опираясь на палку руками, кожа на которых походила на древесную кору, нищая пристально смотрела на Франку и говорила с удивлением:
— Ну и красивая же ты, моя миленькая! Не удивительно, что муж твой души в тебе не чает! Боже мой, боже! Ножки твои белее, чем у других лицо, глазки блестят, как бусы, а талия у тебя тонкая, словно у какой-нибудь барышни, стянутой корсетом.
— А ты разве видела когда-нибудь корсеты? — засмеялась Франка, слегка дрожа, как всегда, когда она вставала с постели.
В избе было тепло, но эта мелкая дрожь охватывала ее уже в продолжение нескольких лет, особенно по утрам. При этом ее лицо желтело и губы бледнели. Она, зевая и кутаясь в платок, уселась перед огнем, а нищую пригласила сесть на скамейку. Льстивые похвалы, которые старуха ей расточала, расположили Франку в ее пользу. Марцелла уселась у стены против огня, опять оперлась на палку и заговорила, открывая в улыбке свои беззубые десны.
— Видела ли я корсеты? Ой, боже мой, боже! Чего только я на свете не видела… все видела, все слышала и все знаю. Я ведь всю свою молодость прослужила в господских домах, но теперь вот уже лет пятнадцать таскаюсь с клюкой по миру.
Франка, быстро повернувшись спиной к огню, а лицом к нищей, заговорила, сверкая глазами:
— Ты служила в господских домах, а я думала, что ты такая же простая мужичка, как и все здесь.
— Мужичка-то я мужичка, — кивая головой, говорила баба, — но меня взяли к господам еще маленькой девочкой, и я прожила у них свои молодые лета. А когда уж в этом доме нельзя было жить, я пошла на другую службу и вот лет пятнадцать тому назад дошла до нищенской сумы… Потому-то я сразу узнала, кто ты такая… Другие не узнали, а я узнала…
— А кто же я? — со смехом спросила Франка.
— Панна!.. Ох, панна ты нежная, красивая, будто королевна… Как только он привел тебя в избу Козлюков, я сейчас же подумала: вот, боже мой! такой простой мужик, а захотел жениться на такой королевне. Меня даже диво берет, что ты пошла замуж за такого простого мужика…
Сияющее лицо Франки сразу сделалось грустным.
— Разве я знаю, как это случилось! Видно, такая уж моя судьба. Я сама никогда не думала выйти за мужика и жить с мужиками. Я происхожу из хорошей семьи… Дедушка имел два собственных дома, отец в канцелярии служил… а двоюродный брат адвокат в большом городе и богатый, богатый!