Хамза
Шрифт:
6
Отрочество и юность остались позади.
Что дальше?
Кокандские баи щедры на обещания, но почему-то чересчур долго ищут свои кошельки. Причём предпочитают делать это в чужих карманах, вместо того чтобы пошарить в собственных, далеко не пустых.
Что делать?
Идти в дом Ахмад-ахуна?
Дни катятся чередой.
Цветы меняют свои тюрбаны.
Устало летит домой одинокая пчела.
Слабеет песня жаворонка над головой.
И нет в небе белых облаков,
В эти невесёлые дни на помощь, как всегда, приходит друг юности и отрочества Алчинбек. Он предлагает временно поступить на работу письмоводителем в контору хлопкоочистительного завода Садыкджана-байваччи. Здесь сейчас очень нужны грамотные молодые люди, тем более с духовным образованием. Это будет оказывать на всех служащих положительное нравственное влияние.
И Хамза соглашается.
Он уже взрослый. Пора научиться зарабатывать деньги. Надо становиться самостоятельным человеком. Пора начинать помогать семье.
Умар-богатырь работает с шести лет. Поэтому и богатырь.
А он, Хамза, только и знал, что учился, запоминал молитвы.
Молитвы, молитвы, молитвы... Как они надоели!!!
...Прости мне, аллах, эти дерзкие греховные мысли, но, если разобраться как следует, - что я умею? Толковать божественные тексты? Объяснять религиозные бейты? Ну, стихи...
Стихи, конечно, хорошее дело, но на них не проживёшь.
Решено окончательно - он идёт на хлопкоочистительный завод.
Работа у Садыкджана-байваччи будет временной, как и говорит об этом друг Алчинбек. Он сам, Хамза, тоже твёрдо верит, что завод - это временно. Ведь всё-таки главное, основное призвание его жизни - просвещение народа. Ну, и, может быть, немного стихи, а? Его же знает как поэта весь Коканд...
Нет, нет, со стихами покончено. Незачем тратить время на пустопорожнее сочинительство. Лучше научиться писать статьи в газеты. Это принесёт больше пользы. Ему есть о чём написать - он знает жизнь народа. А когда поступит на завод, будет знать ещё лучше. Стихи - занятие не для мужчины.
Когда в последний раз всходило гордое солнце с печальной улыбкой во дворе дома Хакима-табиба? Давно, очень давно...
А почему? Неизвестно... Всё. Кончено. Он больше не пишет стихи.
Когда-нибудь потом - может быть, может быть... Но только не сейчас. Сейчас ему предстоит серьёзное, настоящее дело - работа на заводе. Он будет получать за это деньги и помогать семье.
Усталость. Огромная усталость. Всё тело заполнено усталостью...
Болит голова.
Болит спина.
Болят глаза.
Руки.
Плечи.
Пальцы.
Локти.
Ничего не хочется - ни есть, ни пить, ни читать, ни разговаривать.
Хочется только спать.
Но лишь голова опускается на подушку, как сразу же возникают цифры. Их очень много...
Караваны цифр уныло плетутся друг за другом по белым пустыням страниц, упрямо сталкиваются, бессмысленно переплетаются, мгновенно рассыпаются, хаотично кружатся, мерцают, загораются, гаснут, осыпаются пеплом и снова упрямо сползаются, соединяются, вычитаются, назойливо умножаясь, упрямо делясь, дробясь, повторяясь, шипя, крича, вопя, гнусавя...
Чёрные цифры.
Красные цифры.
Зелёные цифры.
Белые.
Фиолетовые.
Оранжевые.
Он
Десятки.
Сотни.
Тысячи.
Миллионы.
Миллиарды.
...57...842...6389...85 734...926 100...00000...000000...000000000...97 635 284...31 956 287 400...
Цифры хохотали, гримасничали, кривлялись, выли, прыгали, скакали, визжали, ревели, надсаживались, надрывались... Цифры завинчивались бесконечными хороводами в беззвёздное чёрное небо, громоздились горными вершинами, осыпались каменными лавинами и осколками скал.
Иногда хороводы цифр становились похожими на вращающихся бешеными волчками дервишей, как тогда, возле гробницы святого Али-Шахимардана.
Вот один из этих "волчков", самый неистовый, весь обвешанный вырезанными из железа гремящими цифрами, рванулся, приблизился, протянул к Хамзе когтистые пальцы...
– А-а-а-а-а-а-а!!!
– ...Что с тобой, сынок, милый, кто напугал тебя?.. Успокойся, дорогой, это только сон. Повернись на другой бок, и всё пройдёт.
Джахон-буви, склонившись над изголовьем сына, поправляла ему подушку, гладила волосы.
Хамза, сев на кровати, ошалело смотрел на мать, мотал головой из стороны в сторону, растерянно улыбался.
– Приснились какие-то шайтаны, какая-то чертовщина...
Джахон-буви, держа в руках свечу, грустно смотрела на сына.
Вот ведь совсем уже взрослый мужчина, а кричит по ночам.
Надо женить парня, чтобы жена лаской отгоняла дурные сны.
Она уходила в свою комнату, а Хамза долго ещё сидел в темноте, вспоминая кошмарное нашествие цифр, потом вставал, выходил на веранду, опускался на ковёр около стены, прижимался затылком к стене.
Чёрное небо траурным пологом висело над его головой. В чём дело? Почему уже в который раз, с тех пор как он начал работать у Садыкджана-байваччи, снится ему этот сон с сумасшедшими цифрами?
Да, конечно, он очень уставал с непривычки на работе, непрерывно вписывая с утра до ночи в конторские книги и тетради бесконечные пуды, рубли, фунты, сажени, аршины, копейки.
Контора хлопкоочистительного завода каждый день совершала по нескольку тысяч сделок купли-продажи с дехканами окрестных кишлаков. Старшие приказчики заводской конторы требовали от писарей и письмоводителей буквально молниеносной быстроты, с которой нужно было оформлять эти сделки, чтобы весь привезённый хлопок ни под каким видом не смог бы попасть к конкурентам, а был бы куплен заводом именно в тот же день.
Через солидных петербургских и московских посредников торговый дом Садыкджана-байваччи, выросший в крупнейшую оптовую фирму Туркестана, ежедневно отправлял десятки вагонов с первично обработанным хлопком в центральные районы России на текстильные фабрики Иваново-Вознесенска и Орехово-Зуева. И поэтому во всех комнатах заводской конторы высились пирамиды платёжных и расчётных банковских документов, которые тоже требовалось заполнять с такой же молниеносной быстротой. Многочисленная армия конторщиков (и Хамза среди них самый молодой), не покладая рук, не переводя дыхания и не разгибая спин, безостановочно трудилась над этими документами от рассвета до заката.