Хан с лицом странника
Шрифт:
Возле землянки родителей Анисы толпились люди, негромко переговариваясь меж собой. Увидев Едигира, они смолкли. Тяжело ступая и ощущая на себе недобрые взгляды, он прошел мимо и откинул полог.
Аниса лежала на мягких шкурах и тяжело дышала. Едигир повернул голову и увидел сидящую у стены старуху, она держала в руках небольшой сверток, покрытый сверху мягкой овечьей шкурой. Старуха что-то бормотала или напевала под нос, покачивая его.
Аниса, увидев Едигира, повеселела, засветилась мягкой улыбкой и потянулась к нему. Он взял ее руку и,
— Все хорошо?
— Да, — ответила она, — мальчик… твой сын.
К Едигиру протиснулся отец Анисы и, дружески улыбаясь, похлопал его по плечу, начал говорить о том, какого богатыря родила его дочь, но Едигир, резко дернув плечом, скинул его руку и, не желая никого слушать, пошел к выходу.
Весеннее солнце ослепило его и на какое-то мгновение он закрыл глаза, как вдруг услышал чей-то испуганный крик. Нехотя приоткрыв их, он увидел, бегущего человека с высоко поднятой правой рукой.
Едигир едва успел уклониться и подставить ногу юноше, кинувшемуся на него. Тот упал на землю, выронив зажатый в руке нож. Собравшиеся у землянки люди громко кричали, но Едигир не воспринимал этих криков и был готов отразить новое нападение. С земли медленно поднялся тот, кого прозвали Куян, юноша, встреченный Едигиром в лесу, с ненавистью уставился на него.
— Что я тебе сделал плохого? Зачем ты хотел убить меня?
— Ты забрал у меня девушку… А я… а я… хотел взять ее в жены. Я все равно убью тебя.
— Убей, коль сможешь, но я никого не забирал у тебя. На то было ее согласие. Трусам нельзя иметь женщин.
Куян поднес руки к лицу и расцарапал его в кровь, злобно глянул на него и, повернувшись, пошел сквозь толпу, низко опустив голову.
— Э-э-э… герой, — тяжело вздохнул кто-то в толпе. Но по тому, как было это произнесено, Едигир понял, что сочувствие оставалось полностью на стороне несчастного парня. Он вдруг ощутил, насколько в чужом мире находится, и как эти люди не принимают его. И даже ненавидят.
Он сделал несколько порывистых шагов, расталкивая людей, смотревших на него со страхом и ненавистью одновременно и вдруг, остановившись, схватил за плечо изможденного сухого, как ивовый куст старика, и закричал ему прямо в покрытое седыми волосками ухо:
— За что вы меня ненавидите?! Чем я вам не угодил? За то, что я воин, а ваш народ боится собственной тени? Так я ли виноват в том? Я вас сделал такими? Ну, скажи мне, старый человек? За что вы меня ненавидите?!
Старик осторожно освободился от его руки и, чуть отстранясь, ответил с кривой улыбкой:
— Ты чужой нам, а чужих никто не любит.
— Но ведь я живу с вами! Я такой же как вы!
— Волк и овца оба серые, а дружба у них не получается, — обнажил желтые зубы в усмешке старик и повернулся спиной к Едигиру.
— Чужой… Чужой… Чужой… — зашелестела толпа.
Едигир несколько мгновений смотрел на людей, с которыми бок о бок провел зиму, чья женщина родила от него сына, и понял, что никогда не сможет жить спокойно среди них, стать таким же, как они,
На небольшой очистившейся от снега площадке все так же стояли мужчины городка, опираясь кто на копья, кто на толстые палки, словно они и не уходили с того места, где он увидел их первый раз. И от них исходила ненависть и неприязнь. Так собаки встречают чужака, щеря клыки, и готовые по первому знаку хозяина броситься и разорвать его просто за то, что он чужой, пришлый.
Возле крепостной ограды на бугорке, осыпанном зеленью первых выбившихся наружу к весеннему солнцу цветов и травинок, сидел Куян, горестно наклонив голову, покусывая ногти на пальцах, кровь сочилась по исцарапанному лицу.
Едигир подошел к нему и опустился рядом на корточки.
— Что мне делать? — спросил он тихо. — Я бы сам давно ушел от вас, но хан Аблат не пускает. Человек не всегда виноват в том, что с ним происходит. Я бежал от врагов, думал среди вас найду друзей, но и тут я никому не нужен. Ты хотел убить меня, так уж лучше бы убил. На, — обратился он к юноше, вытаскивая из ножен свой собственный нож, — убей. Я так хочу!
Но парень подскочил, как ужаленный. Попятился от него, испуганно вытаращив глаза.
— Нет, я не могу убить тебя просто так. Не могу…
— Совсем недавно мог, а теперь… Что за народ… — Едигир решительно встал и направился к сторожевой башне.
Едва он подошел к лестнице, как сверху прозвучал повелительный окрик:
— Эй, тебе нельзя подходить к стене. Хан не велел.
— Плевал я на вашего хана. Стреляй! Стреляй! — закричал Едигир. — А то залезу наверх и сброшу тебя вниз. Стреляй, тебе говорят!
Стражник, не ожидавший такого оборота, начал поспешно натягивать тетиву, а Едигир в исступлении затряс приставную лестницу, пытаясь сбросить ее на землю. Вдруг кто-то схватил его за руки сзади и потащил в сторону от башни.
— Идем, я помогу тебе, — услышал он громкий шепот. Обернувшись, увидел Куяна, пытавшегося оттащить его.
— Чем ты можешь помочь мне? Убить? Так ты не захотел это сделать, когда я попросил. Пусть меня убьют здесь… Пусть…
— Я помогу тебе бежать, только умоляю, пошли отсюда. Пошли в твою землянку.
— Ну, хорошо. Пойдем. — Едигир успокоился и зашагал чуть впереди, даже не взглянув на подбежавших к ним мужчин селения, готовых, судя по всему, прийти на помощь Куяну.
В землянке он бросился на старые овечьи шкуры и в нос ему пахнуло такой кислятиной и затхлостью, что захотелось завыть, закричать во весь голос. Земля со стороны стен отсырела и талые капельки воды медленно сочились, падали на шкуры, скапливались в лужицы на полу. Не было сил смотреть на убогое помещение, в котором ему предстояло провести остаток жизни. Не для того он остался жив, бежал со своей земли, чтобы сидеть в грязной, осклизлой земляной норе.