Хангаслахденваара
Шрифт:
Саша покачал головой.
– Спросить хочу многое. Только не знаю с чего начинать. Не могу собраться с мыслями. Сам пойми: всё, что случилось перед этим, можно было списать на расстройство психики. Но тебя я знаю давно, ты всегда «вправлял» мне мозги – как же
Словно не произошло ничего необычного, герр Вольф налил себе чая, размешал сахар и начал:
– Тебе, наверное, известно, что моя молодость пришлась на начало шестидесятых? Они действительно были прекрасными, Саша: поэзия была во всём! Даже в том нехорошем, что тогда происходило, мы, по юношеской наивности, находили свою поэзию, находили что-то замечательное и волшебное. Мы писали стихи, собирались, читали их друг другу. Мы сочиняли музыку к стихам, и они превращались в песни. Всё это основывалось на любви, всё рождалось благодаря ей. Любовь рождает поэзию, искусство. А дальше всё вполне логично: тебе ведь приходилось слышать выражения «чудеса поэзии», «магия искусства»? Поверь, это не пустые слова.
Мне трудно рассказать тебе, более молодому всё так, как оно было на самом деле, – я не смогу помочь тебе прочувствовать ту атмосферу, что царила тогда в наших сердцах, но поверь, – нам было хорошо. Хорошо, несмотря на многие трудности и мерзости вокруг. Возможно, я идеализирую своё время, – человеку присуще помнить лишь хорошее, а плохое забывать, – но всё же я говорю правду, я не обманываю тебя. А впрочем, восьмидесятые
Саша хмыкнул. Что было – то было: «Мы ждём перемен!» Дождались, мать вашу… Или другое: «Мы вместе!» – орал тогда ещё один. Что-то сейчас этот поседевший идол молодёжи восьмидесятых не очень-то рвётся быть вместе с теми, кого куда-то зазывал, сам не ведая куда.
Лжепророки, ети их…
А за ними шли! Шли, как бараны, вопя и блея, не понимая куда идут, но дружно и весело топая! Для многих баранов этот путь оказался – на бойню. Для иных, – кто вовремя сориентировался в обстановке, – в тёплые закутки. Эти впустили к себе особо приближённых и стали жить в уюте и сытости, в добротных евросарайчиках.
Но большинство баранов оказались не нужны вовсе, их бросили снаружи, на холоде. Их участь уже никого не интересовала с тех пор.
Блейте теперь на промозглом ветру, дорогие любители поэзии восьмидесятых! Блейте громче, вы завоевали право блеять, громко стуча копытцами на концертах талантливых «божков», зовущих в никуда под свою музыку! И затем, в 90-х, так же, только без музыкального сопровождения, вы ритмично цокали на площади перед Белым Домом, радостным блеянием приветствуя взобравшегося на танк старого пьяного барана, которого, вероятно, по старой привычке приняли за нового рок-кумира… Блейте!
Конец ознакомительного фрагмента.