Ханидо и Халерха

Курилов Семен Николаевич

Нет, допустить это нельзя. Надо придумать что-то и сделать что-то — может быть, резкое, но достойное прежней чести. Что можно сделать?

Отказаться от Ханидо. Договоренность Нявал нарушил. Куриль, значит, не виноват. А оставлять шамана наследником он не собирался. Пусть шаманит. Тем более что никакая власть не захочет, да и не может распорядиться: принудить парня раскаяться в дьявольской вере и приставить его к святой церкви. Совсем надо отречься от этого Ханидо. И тогда в обучение можно будет отдать другого, юкагира, конечно; и тогда можно будет сказать попу и исправнику:

"Парень

в одиночестве бубном баловался, а я не захотел, чтобы человек с таким грехом вошел в святой дом. Другого — надежного — отдаю".

И Кака после этого запищит, как мышь под лапой песца…

Народ? Что — народ? А, он хочет в жизни, как в сказке, увидеть юкагирское счастье — "поженились молодой богатырь и красавица"… Иначе народ потеряет надежду, от заступника отвернется? Но ведь народ, как и Пурама с Ниникаем, тундру оглядывают со старых маленьких кочек! Куриль не сказку выдумывает, а жизнь переделывает, и не о двоих он думает, а обо всех.

Люди еще будут молиться на тордох Куриля… А если уж всем непременно хочется увидеть счастливыми Ханидо с Халерхой, то будет и это. Не пройдет трех-четырех снегов — и раскается Ханидо, Халерха терпеливая — подождет. Ну, а он уж в полной бедности их не оставит…

…Отказаться от Ханидо… Да ведь нельзя отказаться-то! Нет у Куриля сына, нет наследника. Для кого пасется столько оленей? Кому их оставить? От одного отказаться, а другого взять? Кого попало усыновить? Но приемный сын — это не шапка: одну скинул, другую надел… Да и в этом еще не вся беда.

Курилю нужен не просто сын-наследник, а сын-преемник, преемник его дел и забот. Это должен быть или поп, или будущий голова, умеющий объясняться словами на бумаге и вести себя независимо среди русских начальников и якутских тойонов [93] … На одного Ханидо Куриль мог положиться. Некем его заменить. Некого даже вместо него отдать в обучение. К парнишке Сайрэ приглядеться? А когда приглядываться? Он к тому же сын шамана Мельгайвача, получукча. Но пусть даже и он. А какой ум у него? Сметливый, говорят. Но так, может, для утешения Пайпэткэ говорят. Куриль не знает Сайрэ. Племянника Мэникана бы. Но ведь глупый же он! А жадный, как Петрдэ…

93

Тойоны — якутские господа.

Идти на риск? Но Куриль слишком стар. Попадется тупой парень — и станет голова юкагиров посмешищем для якутов, для русских, чукчей, ламутов, а юкагиры-потомки скажут: глупым, видно, был тот вожак, раз дурака принял за умного… И как бы Мамахан не вмешался. "Выхода, — скажет, — нет. Давай отправим якута". А уж якуты не подведут…

Что делать?..

Это была у Куриля самая тяжкая в жизни дорога. Он пообещал Ниникаю и шурину самостоятельно найти выход из положения, но к середине ночи уже понимал, что подходящего выхода ист, а есть только неподходящие". Вот существование этих неподходящих выходов и мучило его до рассвета, до очень позднего рассвета шестой луны.

Особенно тревожило появление Ниникая. Конечно, оно вроде бы и хорошо было, что рядом, под рукой, оказался сильный

и решительный человек, да и в тяжкое время на выручку не может спешить безнадежный враг. Однако голова юкагиров, когда-то пригревший Ниникая — беглеца из Восточной тундры, но разошедшийся с ним, понимал, что на выручку бросился хоть не враг, но и не друг. Уже вырвавшись из сплошной снежной осыпи, из сугробов и редко вскакивая с нарты, Куриль так думал о Ниникае: "Палка без руки. Понимает, что рука — это я. Сгорю я — он пить начнет или попадет в темный дом из-за опасной игры и опасных выходок… Заблудиться бы ему сейчас, а найти проклятый тордох через сутки… Э-э, не заблудится…" Еще больше не нравилось Курилю, что Ниникай прилетел вместе с шурином, который не только переживает и хочет помочь, но еще и злорадствует, злорадствует по-родственному, куда острее, чем Ниникай, — в этом он не сомневался. "В дороге-то они сорок раз останавливались — сговорились… Теперь будут давить…"

Все впереди было плохо, даже при самом счастливом конце.

Постарел Куриль — обессилел. Сугробов попадалось все меньше, олени часто переходили на шаг, а он не спешил теребить вожжи. Лицо его было мокрым все время, но глаза казались сухими, безжизненными, будто их забивало песком, а не снегом.

К рассвету лицо Куриля почернело, щеки ввалились, а скулы выпятились, как коленки оленей.

Случилось так, что с приходом рассвета ужасная ночь, полная неопределенностей и тупиков, будто канула в вечность. Олени вдруг сделали заворот, остановились и понюхали снег. Дорога! Следы от нарт. На скользкой корке старого снега, облизанного ветром, были хорошо видны полосы-вмятины, и не две, а много.

Куриль встал ногами на нарту, выпрямился и начал оглядываться. Снег в этих местах, видно, лишь перепархивал, а сейчас только ветер дул. Куриль без особого напряжения различал вдалеке, на подъемнике, два пятна. Кто это — Нявал с сыном или Ниникай с Пурамой? Сердце забилось: а вдруг?.. Но кто бы там ни появился, Куриль не сдвинется с места — пусть к нему едут. Это не важно, что самого Куриля и его упряжку различить трудно, потому что все сплошь облеплено снегом. Должны заметить, если он их заметил. Он уселся на нарту, стал ждать.

И точно: пятна разделились, и одно из них начало двигаться вниз. И только теперь Куриль тронул упряжку. А пятно остановилось, потом повернуло назад. Правильно, в ту сторону надо ехать. Нет, счастье не улыбнулось в черное лицо уставшего, наказанного судьбой человека. Это были Пурама и Ниникай.

Сильно позавидовал Куриль Ниникаю — чукча был бодр, ветер подрумянил его лицо. Что ж, человек еще молодой и самонадеянный. А в глазах у Пурамы и во всем его узком лице — возбуждение и решимость.

— Черт не сумел нас запутать, и никакие духи не завязали глаза, — сказал Ниникай, когда все поднялись на ноги, чтобы поговорить.

Это можно было воспринять как намек: уверенность не покинула за ночь попутчиков.

— Ниникай, — сказал Куриль. — Тогда, в Среднеколымске, исправник хотел посадить тебя в темный дом. Может, не сразу, а потом, но хотел. Спас тебя я. Даже подозрение от тебя отвел. Скажи: зачем ты сорвал пир у исправника?

Чукча задумался — начал закуривать.