Ханна
Шрифт:
И на мгновение — на долю секунды — все становится неважным, вся картина и порядок моей жизни, переполняющая радость заполняет мою грудь. Я — никто, я никому ничего не должна, моя жизнь принадлежит только мне.
Затем Стив уводит меня от группы и ведет в одну из маленьких комнат, примыкающих к главной. Первая комната, комната с матрацами и диваном, переполнена. Я все еще не чувствую свое тело: оно какое-то отдаленное и неуклюжее, будто я — марионетка, которой непривычно ходить самостоятельно. Я спотыкаюсь о пару, целующуюся в темноте. Девушка резко разворачивается,
Анжелика. Мои глаза инстинктивно переходят на человека, которого она целовала, и на секунду время замирает, а затем начинает бешено нестись вперед. Я чувствую колебания в животе, будто я только что увидела мир, перевернутый с ног на голову.
Другая девушка. Анжелика целует другую девушку.
Анжелика не такая, как все.
Выражение лица Анжелики меняется с раздражения на страх и ярость.
— Убирайся отсюда, — она практически рычит. Прежде чем, я могу сказать что-то, прежде чем, я могу сказать, что все в порядке, она дотягивается до меня и толкает назад. Я натыкаюсь на Стива. Он придает мне равновесия, наклоняется, чтобы прошептать на ухо.
— Ты в порядке, принцесса? Слишком много выпила?
Очевидно, он не видел. Или, возможно, видел, но он не знает Анжелику; для него это не имеет значения. Мне тоже все равно — впервые я действительно подумала об этом, мельком — это ни капли не значит для меня.
Химические вещества работают неправильно. Нейроны дают осечку, мозговая деятельность искажена. Это то, что мы всегда учили. Все проблемы будут исправлены Исцелением. Но здесь, в темноте, в жарком пространстве вопросы о химических реакциях и нейронах кажутся абсурдными и неуместными. Здесь только то, что ты хочешь и то, что происходит. Только прикосновения и крепкие объятья в темноте.
Я сразу же сожалею о том, как, должно быть, выглядела в глазах Анжелики: шокированная, возможно даже, испытывающая отвращение. У меня появляется желание вернуться и найти ее, но Стив уже тянет меня в другую маленькую комнату, она пуста, за исключение сваленной в кучу сломанной мебели, которая со временем была разрушена и растащена. Прежде чем ко мне возвращается способность говорить, он прижимает меня к стене и начинает целовать. Я чувствую пот на его груди, просачивающийся сквозь его футболку. Он начинает поднимать мою майку.
— Подожди, — мне удается оторвать свой рот от его.
Он не реагирует. Он снова находит мой рот и руками скользит по моей грудной клетке. Я пытаюсь расслабиться, но все, что всплывает в моей голове — это образ бельевых веревок с висящими на них бюстгальтерами и нижнем бельем.
— Подожди, — повторяю я. На этот раз мне удается отойти от него и создать немного пространства между нами. Здесь музыка приглушена, и мы можем поговорить. — Я должна спросить тебя кое о чем.
— Все, что пожелаешь, — его глаза смотрят на мои губы. Это отвлекает меня. Я еще дальше отхожу от него.
Неожиданно мой язык становится слишком большим для моего рта.
— Я… я тебе нравлюсь? — В последнюю секунду я не могу заставить себя спросить, что я действительно хочу знать: Ты меня любишь? Это любовь?
Он смеется.
—
— Мне страшно, — выпаливаю я. Только когда я произношу это, я понимаю, что это действительно так: страх душит, сдавливает меня. Я не знаю, что страшнее: факт, что меня раскроют, заставят вернуться к моей нормальной жизни, или возможность того, что этого не произойдет. — Я хочу знать, что с нами будет.
Неожиданно Стив затихает.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он осторожно. Между песнями наступила небольшая пауза, но теперь музыка вновь доносится из соседней комнаты, бешено и противоречиво.
— Я имею в виду, как мы… — я сглатываю, — то есть, этой осенью я пройду Исцеление.
— Ну да, - он смотрит на меня искоса, с подозрением, будто я говорю на другом языке и он может понять только несколько слов за раз. — Я тоже.
— Но тогда мы не… — я замолкаю. Горло сдавливает узлом. — Разве ты не хочешь быть со мной? — наконец спрашиваю я.
Он смягчается. Он опять делает шаг мне навстречу и, прежде чем я могу расслабиться, он запускает свои руки в мои волосы.
— Конечно, я хочу быть с тобой, — говорит он, наклонившись, чтобы прошептать слова мне на ухо. Он пахнет мускусным лосьоном после бритья и потом.
Мне требуется огромное усилие, чтобы оттолкнуть его.
— Я не имею в виду здесь, — говорю я, — я имею в виду вот так.
Он снова вздыхает и отходит от меня. Я понимаю, что начинаю его раздражать.
— В чем проблема? — спрашивает он. Его голос жесткий и отчасти скучающий. — Почему ты просто не можешь расслабиться?
Эти слова будто бьют меня. Будто все мои внутренности вырвало, а все, что осталось, врезалось в стену осознания: он не любит меня. Ему вообще плевать на меня. Для него это было всего лишь веселье: запретная игра, вроде той, когда ребенок пытается утащить печенье до обеда. Возможно, он надеялся, что я позволю ему стянуть с меня нижнее белье. Возможно, он собирался повесить мой бюстгальтер к остальным в качестве символа его тайного триумфа.
Все это время я обманывала себя.
— Не расстраивайся, — должно быть Стив чувствует, что сделал что-то не так. Его голосу опять возвращается мягкость, мелодия. Он опять тянется ко мне. — Ты такая красивая.
— Не прикасайся ко мне, — я резко отхожу назад и случайно ударяюсь головой о стену.
Из глаз сыпятся искры.
Стив кладет руку мне на плечо.
— Вот, черт, Ханна. Ты в порядке?
— Я сказала, не прикасайся ко мне, — я грубо отталкиваю его, выбегая в соседнюю комнату, которая теперь так набита людьми, что я едва могу силой проложить дорогу до лестницы. Только один раз я слышу, как Стив зовет меня. После этого, он либо прекращает, либо его голос тонет в усилении звука. Жарко, все скользкие от пота теряются в тени, будто они искупались в нефти. Даже когда мое зрение проясняется, я чувствую дрожь в ногах.