Ханская дочь. Любовь в неволе

Лоренс Ине

Сергей взял пистолет и подошел к нему, но предосторожность оказалась излишней — человек был мертв.

Это был Кирилин, одетый в драгунский мундир, предатель надеялся довести до конца то, что не удалось его наемным убийцам. Сергей вздрогнул, увидев, что и в смерти на лице Кирилина застыла гримаса ненависти, и перекрестился в надежде, что Бог будет милостив к этому человеку.

Когда он возвратился к царю, тот проницательно поглядел ему в глаза.

— Кто это был? Татарин или денщик Кирилина?

— Сам Кирилин, —

ответил ему Сергей.

— Предателем меньше! — Петр Алексеевич еще раз хлопнул Сергея по плечу и продолжил объезжать поле битвы.

Сергей глубоко вздохнул и, как он надеялся, строго посмотрел на Сирин.

Она смотрела на него сияющими глазами.

— Я тобой горжусь!

— Но не так, как я горд тобой, — он честно намеревался устроить Сирин выволочку и сказать ей, что своей игрой в переодевания она снова выставила его дураком и что теперь нет никакой надобности так глупо ставить свою жизнь под угрозу. Вместо этого он прижал ее к себе и страстно поцеловал, потом несколько секунд молчал, боясь расплакаться, как ребенок.

— Я так рад, что это произошло!

— Ты имеешь в виду нашу победу над шведами? — невинно спросила Сирин.

— Нет, я счастлив, что ты — моя жена! Знаешь ли, Бахадур — в смысле Сирин, — что ты мне понравилась с первого взгляда. Я тогда уже хотел добиться твоей дружбы — конечно, я был тогда убежден, что ты — юноша. И все же, признаюсь, что ты мне нравился… нравилась больше, чем Бог в своей милости позволяет. Когда ты сбежала к шведам, я почувствовал, это моя вина: я тебя ударил. Я сомневался, не знал, как мне поступить, а когда узнал, что тебя арестовали, я себе голову сломал, прикидывая, как тебя освободить. Но… — Сергей осекся и уткнулся лицом ей в плечо.

Она гладила его грязные, перепачканные кровью волосы, чувствуя, как рана под ее пальцами еще сочится кровью.

— Теперь все хорошо, то есть если я тебе нравлюсь такая, какая есть.

Сергей посмотрел на нее:

— Нравишься ли ты мне?! Я надеялся обрести друга, а нашел себе прекрасную жену!

Сирин улыбнулась сквозь слезы радости:

— Надеюсь, я все-таки еще и твой друг!

— Друг, и навсегда им останешься! — Сергей привлек Сирин к себе и почувствовал, что теперь она готова принадлежать ему. Он немного стыдился, что посреди залитого кровью поля боя думает о том, как бы поскорее остаться наедине с женой. Однако мысленно он снова и снова рисовал себе идиллическую картину: вот они прокрались в свою палатку и зашнуровывают вход изнутри…

Однако сначала следовало позаботиться о солдатах. Его степные конники понесли серьезные потери в жестоком бою, многие из них были ранены, но духом не пали. Дружно выкрикнув здравицу в честь Сергея и Сирин, которую они по-прежнему называли Бахадуром, степняки принялись обирать мертвых шведов. Надзор над ними Сергей поручил Ване и Тиренко, сам же взял Сирин за руку, чтобы отвести

ее в лагерь. По дороге им встречалось все больше солдат и казаков, жадных до имущества мертвых врагов, один из них вел сразу двух пойманных лошадей.

Этого Сергей уже никак не мог позволить: как и пушки, лошади были добычей царя. Он выпустил руку Сирин, чтобы догнать этого человека, но тут услышал ее удивленный возглас:

— Бедр?!

Это и впрямь был слуга Ильгура. Услышав свое имя, он испуганно вжал голову в плечи и медленно повернулся.

При виде Сирин черты его разгладились. На ней был поношенный драгунский мундир, так что Бедр видел перед собой прежнего Бахадура. Жестами калмык объяснил, как он рад, что она не пострадала в бою.

— Чего он хочет? — спросил Сергей, только теперь узнавший Бедра и не ожидавший увидеть его вновь в одеянии украинского казака.

Бедр ответил жестом, обозначающим: «Я хочу прочь», — как его перевела Сирин.

— Что до меня — пускай катится на все четыре стороны, только пускай лошадей оставит! — недовольно проворчал Сергей.

Сирин покачала головой.

— Ты не можешь этого сделать! Бедр — сын степей, ему нужна лошадь.

— Ну пускай забирает одну, — пошел на уступку Сергей.

На лице у Бедра было написано отчаяние, он так быстро замахал руками, что Сирин потребовалось время, чтобы понять его.

— Вторая лошадь ему нужна для кого-то другого, — сказала она.

— Которого я хочу сперва увидеть! — Сергей велел Бедру идти дальше и последовал за ним. Калмык вел их в лес, где рядом с убитыми шведами валялись русские и казаки, и остановился возле зарослей кустарника. В траве лежал человек. Сабельный удар развалил ему правую щеку надвое, только присмотревшись, Сирин узнала Ильгура.

Услышав приближающиеся шаги, он схватил пистолет, но тут же опустил, увидев, кто передним стоит.

— Бахадур? Ты не то, что я, ты поставил на верную лошадку, когда решил перебежать обратно к русским. Да и нам не следовала покидать войско Петра, но я — дурак, поддался на уговоры Кирилина. Я должен был помогать им, а за это они обещали сделать меня казанским ханом. Ха! Теперь они или убиты, или разбежались, а я не знаю даже, смогу ли помочь самому себе.

— Так ты не намерен убивать царя? — спросил Сергей вместо Сирин. Ильгур отмахнулся от него и скривился от боли.

— Шишкину принадлежала честь первой попытки. Когда у него ничего не вышло, я не дерзнул проделать то же самое и подался назад к шведам. А надо было удирать отсюда, — это была моя последняя ошибка, — лицо его исказилось судорогой боли. Переждав приступ, Ильгур попытался улыбнуться.

— Ты знаешь, Бахадур, что мы с тобой, да еще маленький Остап в Петербурге, — единственные из заложников, кто пережил эту войну. Все остальные погибли.

Сирин возмущенно уперла руки в боки.