Ханская дочь. Любовь в неволе
Шрифт:
Сирин укоряла себя, что своим поведением подала Тарлову повод к недоверию. Наверное, надо было быть приветливее к нему и смеяться вместе с остальными над его шутками, из которых Сирин, по чести сказать, не понимала и десятой доли.
Караульный гвардеец тем временем счел, что Тарлов прибыл с действительно важным поручением, и это заставило его изменить тон разговора.
— Не обижайтесь! Но в наше время слишком уж много дезертиров. Не каждый, позвольте сказать, солдат, и даже офицер, горит желанием помериться силой со шведами.
Сергею
— Я понимаю. Но поверьте, я не из таких. У меня свои счеты со шведами, еще с Нарвы. Даром что их называют северными львами.
На губах офицера заиграла ехидная усмешка:
— Значит, вы из тех, кто тогда успел взять ноги в руки и драпал, будто его черти гнали?
— Раз я стою перед вами живой и здоровый, видимо, я уже тогда бегал достаточно быстро. — Сергей твердо решил пропустить насмешку мимо ушей и сменил тему разговора. Он осведомился, где можно расквартировать отряд — не только драгун, но и заложников.
— Почти все войска, согласно царскому приказу, покинули Москву и вышли навстречу шведам, так что место найдется. Но лучше, думаю, вам с заложниками остаться на территории Кремля. Сейчас дам сопровождающего — будете стоять вместе с караульным полком. — Офицер уже повернулся, чтобы отдать приказ, но тут Сергей вспомнил о письме Яковлева, которое он обещал передать:
— Еще один вопрос, поручик. Вы случайно не знаете, в Москве ли сейчас майор Григорий Иванович Лопухин?
Лицо офицера преобразилась в мгновение ока — недовольная гримаса сменилась приветливой улыбкой.
Можно было подумать, что капитан был его давнишним и драгоценнейшим другом.
— Разумеется, он в Москве, Сергей Васильевич! Это же наш командир. Если скажете, какое у вас дело, я непременно передам.
Сергей покачал головой, не желая, чтобы о письме для майора знали слишком многие. Из того, что ему довелось слышать, Григорий Иванович был на стороне тех, кто желал свергнуть царя и посадить на царство Алексея. К тому же он был родственником царицы — или, вернее сказать, бывшей царицы: Евдокия Лопухина давно уже была пострижена в монахини. С той поры влияние Лопухиных при царском дворе пошатнулось, но они, несомненно, опять наберут силу, если на троне окажется Алексей.
— Передайте, пожалуйста, майору, что мне необходимо на днях повидаться с ним. — Сергей кивком поблагодарил поручика и послал вперед своего гнедого.
Отряд последовал за капитаном. Сирин с любопытством оглядывалась по сторонам — так вот оно, сердце и святыня Русской земли! Но они следовали не к дворцам и храмам с золотыми куполами, а к вытянутым приземистым зданиям — конюшням и казармам, где размещались гвардейцы.
Суетливый квартирмейстер семенящим шагом выбежал навстречу отряду, он без возражений принял приказ разместить всех, но затем покачал головой, внимательнее приглядевшись к заложникам.
— Его высочество царевич
Последнее замечание Сирин не сочла прямым оскорблением — кто-кто, а уж она в пути старалась держать себя в чистоте. Разумеется, ее примеру следовали не все заложники.
Сергей устало потянулся:
— Да! Я и сам не против хорошей баньки. Погода сегодня отвратительная.
— И банька истоплена, и венички есть, — зачастил от усердия квартирмейстер и приказал нескольким слугам принять у прибывших коней. Но Сирин вовсе не хотелось отдавать своего Златогривого в чужие руки. Она вырвала у конюха повод:
— О своем коне я позабочусь сам, — бросила она резко. Слуга никак не отреагировал. Тогда Сирин оттолкнула его и крикнула Тарлову: — Скажи ему, чтобы он убрал руки от моей лошади!
Сергей только пожал плечами и отпустил конюха:
— Если татарин желает сам кормить свою скотину — это его дело, — добавил он, повернулся к Сирин спиной и удалился вслед за квартирмейстером.
— Дивной красоты у вас конь! Бьюсь об заклад, даже царь-батюшка на таком не ездит! — Конюх завороженно смотрел на скакуна.
Он проводил Сирин до конюшни и показал место для жеребца. Это было мрачное каменное здание, разгороженное на отдельные стойла, разве тут было место жеребцу, выросшему на степном приволье, привыкшему ночью видеть над головой звезды и вдыхать горьковатый ветер? Но Сирин понимала, что ей так или иначе придется подчиниться местным обычаям. Она лишь приказала конюху поставить ее жеребца и вьючную лошадку в соседние стойла, затем вычистила обеих лошадей и накормила их. Ее забота тронула сердце конюха.
— У вас и правда великолепный конь, — повторил он, — я за ним ходить буду, как за дитем, не сомневайтесь.
— Он не привык к чужим. Я сам о нем позабочусь, — возразила Сирин.
Конюх поспешно кивнул:
— Конечно-конечно. Только если случится, что вас задержат дела или еще что, так я вас подменю, не беспокойтесь. Он будет в надежных руках, мне ведь и с царскими лошадьми обращаться доводилось.
Сирин испытующе посмотрела на конюха и сочла, что ему можно доверять.
— Хорошо. Ты можешь ухаживать за ним, но запомни — я буду каждый день приходить и проверять.
— Ну это без сомнения. — Конюх согнулся в глубоком поклоне.
Сирин вытащила кошелек и сунула ему в руку золотую монету. Глаза конюха блеснули, он снова начал кланяться, уверяя, что без присмотра жеребец не останется ни на минуту.
— Я надеюсь. — Сирин еще раз кивнула слуге и вышла из конюшни.
Часовой возле казармы указал ей дорогу к зданию, где разместились остальные заложники. Там царила тишина, помещение было пусто, и только по оставленным вещам Сирин поняла, что пришла правильно.