Ханский ярлык

Мосияш Сергей Павлович

— И не говори, Ксения,— вздохнул Василий,— С новгородцами едва-едва уладился. Тут еще племянничек Дмитрий Александрович подпел им. Видит, у меня с ними заклинило, послал в Новгород своего боярина, мол, возьмите меня на стол.

— Это аж из Переяславля?

— Вот именно. А новгородцы, лишь бы мне наперекор, и позвали его. Вот же сопляк, родного дядю обойти хотел!

Княгиня Ксения Юрьевна, слушая Василия Ярославича, кивала сочувственно, хотя думала другое: «А не ты ль, Васенька, точно так поступил,

когда Ярослав с новгородцами поссорился? Не ты ль тоже навеливался им тогда мимо старшего брата? Забыл? Ну да Бог тебе судья».

— ...Хорошо, отца вспомнил, Царствие ему Небесное,— продолжал великий князь,— перекрыл им подвоз хлеба с Низу. Батюшка частенько им это устраивал. Сразу на стол запросили: приходи по своей воле.

— А Дмитрий?

— А Митьку выгнали, вернулся в Переяславль. Притих.

— Ну, ты уж на него не серчай.

— Что серчать на дурака. Одно печалит, случись что со мной, он же на великий стол сядет. Чего доброго, начнет мстить Твери.

— За что?

— Как за что? Святослав-то мою сторону держал. Тут одно спасение: надо с Данилой Московским договариваться и союз с ним держать.

— Но Данила же родной брат Дмитрию.

— Ну и что? Митька станет великим и про родство забудет. Спесив вельми, не в отца. А Данила молод еще, безус.

— Да. Невский, я слышала, не заносился.

— Брат Александр умен был, оттого и не спесивился, за него дела его говорили. Шведов побил, немцев в пух и прах разнес. В Орде уважали, а с ханом Сартаком и в дружбе даже обретался.

Поговорив о том о сем, наконец-то вспомнили о главном, зачем пожаловал Василий Ярославич в Тверь,— о постригах княжича Михаила.

— Кого б ты хотела ему в кормильцы, Ксения?

— Хотелось бы, чтоб кормилец и грамоту ведал, а не токмо меч да лук.

— Это само собой.

— Мужей-то, пожалуй, Святослав лучше знает, его надо поспрашивать.

Позвали князя Святослава Ярославича. Пришел, обнялся с дядей, поцеловались. Великий князь тут же к делу перешел:

— Святослав, кого б ты посоветовал в кормильцы брату своему младшему?

Святослав почти не задумался:

— Мне кажется, ему подойдет Александр Маркович, он у меня в сотских ныне.

— Как он? Ну, в смысле воин каков?

— И мечом и конем владеет изрядно. И татарский язык добре ведает.

— Вот это хорошо. Если и языку татарскому обучит княжича, честь ему от нас.

— Добр ли, не зол? — спросила княгиня.

— Злого человека собаки за версту обегают, а к этому сами ластятся. За ним даже конь его как собака ходит.

— Ну и слава Богу, этот подойдет Мишеньке,— перекрестилась княгиня.

— Я привез ему и меч по росту, и бахтерец,— сказал князь Василий.

— Бахтерец-то, поди, тяжел ему будет,— усомнилась княгиня.— Три годочка всего лишь ребенку.

— Нет-нет. Я

на бахтерец велел нашить пластинки не металлические, а из толстой кожи, так что можешь не беспокоиться. Зато радости сколько мальчишке! Когда меня постригали, я от радости до потолка прыгал в таком-то бахтерце.

— А тебя кто постригал? — поинтересовался Святослав.

— Меня тоже не отец, а брат Александр.

— Невский?

— Ну да. Отец-то в ту пору в Монголию отъехал, Александр остался в отца место, он и постриги делал, на коня сажал.

День постригов выдался как на заказ — ясный, солнечный, теплый. Ксения Юрьевна сама готовила своего сына Мишеньку к этому важнейшему событию — посвящению в воины. И ей же, по обычаю, предстояло везти его к храму на колеснице, где из материнских рук передать в руки отца, которого ныне, увы, заменял младший брат мужа, великий князь Василий Ярославич.

Тут же возле княгини суетилась дочь ее, Ефросиньюшка, которая была почти на три года старше Михаила и очень его любила. И от избытка чувств нет-нет да чмокала брата в розовую щеку, что княжичу, конечно, не очень нравилось: его ныне в воины посвящают, а тут эти девчоночьи нежности.

— Мам, чего она?

— Она любит тебя, сынок. Ефросиньюшка, милая, не тронь его.

— А почему его постригают, а меня нет?

— Ты девочка, милая,— улыбнулась княгиня.— У нас с тобой другая стезя.

— Какая другая?

— Женская, милая. Семью беречь, очаг стеречь. Вырастешь — узнаешь.

Нарядив сына в зеленый кафтанчик, изузоренный по оплечью золотым шитьем, в желтые козловые сапожки и причесав мягкие русые волосы, ниспадавшие до плеч, княгиня прижала на мгновение его к себе, молвила, вздохнув:

— Ну что ж, едем.

— А я? — хныкнула Ефросинья.

— Ты оставайся, милая. Я скоро вернусь, довезу его до церкви и назад сразу.

На подворье толпилась челядь¹, сбежавшаяся по такому случаю к крыльцу княжьего терема, где уже стояла колесница, запряженная парою.

Ксения Юрьевна вышла на крыльцо, держа за руку сына, челядь дружно кланялась господам, приветствуя их. У самой колесницы ждал княгиню дворский Назар.

— Ну что, Назар? — спросила княгиня.— Все готово?

'Челядь, чадь — дворовые люди, работники.

— Готово, матушка княгинюшка,— отвечал дворский.— Вот токо не знаю, на скоко надо?

— На всех гостей, конечно. Ну и наших дворовых не забудь.

— А войдут ли все в гридницу¹?

— Для наших можно и во дворе столы поставить.

— Каки уж им столы, черным-то? Положим доски на козлы, да и все.

— Гляди сам, Назар. Но чтоб никто не был обижен.

— Какая может быть обида, матушка княгинюшка, на дар-мовщину-то наесться, напиться!