Хаос и музыка

Красавин Дмитрий

– Вы находитесь в больнице имени Пирогова. Сейчас я уже могу Вас поздравить: операция прошла успешно - все дырки в черепе заштопаны. Если Вы будете неукоснительно выполнять рекомендации врачей, то через пару недель можно будет перейти на амбулаторное лечение.

– Ха-ха-ха!!!
– рассмеялся из-за спины старичка Лужкин, показывая Иванову пальцем на Елизарова. Иванов соскочил со шкафа и, прошмыгнув между ног стоявших около кровати людей, несколько мрачновато улыбнулся.

Валерий Павлович хотел попросить старичка, чтобы тот выгнал Лужкина

с Ивановым из палаты, но почему-то решил, что лучше пока эту тему не затрагивать.

Старичок потрогал тыльной стороной ладони лоб Елизарова, поправил под его головой подушку и, по-прежнему внимательно вглядываясь ему в глаза, сказал:

– К Вам уже третий день прорываются Ваши коллеги из областной прокуратуры. Я Вас оставлю с ними наедине, но не более, чем на десять минут.

Валерий Павлович ничего не ответил, и старичок вышел из палаты.

– Старший следователь областной прокуратуры - Тихомиров Владимир Александрович, - представился тот, что пошире в плечах, и передвинулся ближе к изголовью кровати - на то место, где ранее стоял старичок-доктор.

– Александр Горохов, - без объявления своей должности представился второй, помельче и помоложе.

– Нам поручено заняться расследованием Вашего дела, - пояснил Тихомиров.
– Прежде всего, если это возможно в Вашем состоянии, мы бы хотели попросить Вас вспомнить все события, предшествовавшие нападению Сковородкина. Что, по Вашему мнению, могло спровоцировать заключенного наброситься на следователя? Может, у него была к Вам личная неприязнь? Разумеется, все это носит несколько формальный характер - наказывать уже некого. Покушавшийся на Вашу жизнь Владимир Сковородкин был сразу схвачен охранниками, но, вырвавшись из их рук, ударился несколько раз головой о косяк металлической двери и сутки назад скончался в тюремной больнице от нанесенных самому себе черепно-мозговых травм.

Валерий Павлович молчал, пытаясь осмыслить услышанное. В его памяти ожили события того памятного утра. Еще на подходе к воротам СИЗО к нему подскочили Алла Тылк и Светлана Сковородкина. Он довольно жестко дал им понять, что сегодня слишком занят, чтобы выкроить время для разговоров с уважаемыми гражданками. Тогда Сковородкина на ходу стала объяснять, почему им необходимо именно сегодня встретиться со следователем.

Что-же она говорили? Ах, да! Будто именно она была той мифической женщиной, за которой якобы гонялся Лужкин, и что это она под действием какого-то наркотика ударила певца в грудь заточкой.

Потом, женщины пытались прорваться вслед за ним на территорию СИЗО. Он вынужден был применить силу, чтобы удержать их, но пообещал через час принять. Прямо с проходной позвонил дежурному надзирателю, чтобы тот доставил в комнату допросов Владимира Сковородкина и, если необходимо, вызвал врача к Карякину.

– А что же было дальше?
– уже вслух произнес Валерий Павлович и задумался.

Гости терпеливо ждали. Лужкин с Ивановым перестали кривляться и тоже с интересом наблюдали за Елизаровым.

– Да,

потом был этот жуткий крик, - оживился он минуту спустя.
– Я поднимался по лестнице и вдруг услышал: "Убийца-а-а!!! Убийца-а-а!!!"

– Это был голос Сковородкина?
– полуутвердительно спросил Тихомиров.

Валерий Павлович, закрыв глаза, попытался вспомнить. Вероятно, это действительно кричал Сковородкин, потому что в следующий миг черная туша новоиспеченного прессовщика навалилась на него... И. все... Нет. Потом были какие-то вспышки света. Боль. Ужасная боль в затылке...

– Я ничего не помню, - сказал Валерий Павлович и попытался отвернуться от посетителей к стене, но тело оказалось прочно пристегнутым к койке широкими ремнями, исключающими всякие повороты.

– Вы последнее время много внимания уделяли расследованию нашумевших в городе убийств Иванова и Лужкина, - напомнил ему Горохов.

Иванов и Лужкин удивленно переглянулись и хором запели:

– По косячку, ку-ку, ку-ку...

– Почему он назвал меня "убийцей"?
– с трудом превозмогая желание дергаться в такт песне, обиженно спросил Елизаров.

– Кто?
– попытался уточнить Горохов.

– По косячку, ку-ку, ку-ку...- неожиданно для себя запел Валерий Павлович и почувствовал, как кто-то выкручивает его ноги в коленях, поочередно то в одну, то в другую сторону, пытаясь копировать движения Лужкина.

Посетители из областной прокуратуры забеспокоились. В палату влетел старичок-доктор, тоже засуетился, глядя на поющего Елизарова, крикнул что-то в раскрытую дверь, затем вытолкнул посетителей из палаты. Минуту спустя медсестра сделала Валерию Павловичу укол. Все действительные и мнимые кошмары подернулись пеленой. По потолку скользнула бледная тень измученного кривляниями Лужкина. Валерий Павлович уснул.

И снилось ему, что в Лещанске никто никого не убивает, не обманывает. Люди ходят по улицам, здороваются друг с другом, улыбаются...Вместо тюрьмы вновь стоит на окраине города монастырь. На широкой стене монастыря сидит Сергей Карякин и играет на виолончели. Музыка заполняет город, зримо стекает по тротуарам к Волге и сверкающей мозаичной дорогой устремляется к небу, где в сиянии ослепительных лучей вырастает из облака белых весенних черемух дивный небесный град со шпилями колоколен, белыми церквами, увенчанными маковками куполов и золотыми православными крестами.

– Это Молога?
– спросил Елизаров у Карякина.

Карякин ничего не ответил, продолжая водить смычком по струнам. Когда последний аккорд упал на тротуарные плиты, он спрыгнул с монастырской стены и стал подниматься по мозаичной дороге к небесному граду.

Валерий Павлович протянул вслед ему руки, но тут же ощутил, как в грудь впились ненавистные ремни.

Карякин остановился, повернулся лицом к своему недавнему мучителю и пригласил:

– Пойдемте со мной, Валерий Павлович. Будем вместе сочинять музыку, я научу Вас играть на виолончели.