Хаос

Уорд Рейчел

— Провалилась куда-то.

Она помогает мне выкарабкаться.

— Не ходи никуда, Сара, — говорит она. — Не ходи, пока не рассветет.

С другой стороны шоссе кто-то кричит:

— Моя жена! Там моя жена! Помогите! Помогите!

Сердце у меня екает. Я понимаю, что мне сейчас придется сделать, и это мне — нож острый.

— Посидите здесь, Вэл. — Я вздыхаю. — Я попробую помочь этим людям, а как только рассветет, мы откопаем вашего Сирила и двинемся.

— Я тоже могу помочь, — возражает Вэл.

Так что

никуда мы не идем. Мы перебираемся через дорогу к соседям Вэл и помогаем им разобрать камни, кирпичи и доски. Вместе нам удается вытащить из развалин женщину. Она почти не пострадала, но в шоке. Ее муж садится на мостовую рядом с ней прямо в пижаме и халате и держит ее за руку.

Глаза у нас понемногу привыкают к свету, так что мы чуть не пропускаем восход — как небо становится из черного серым. Я сидела, нагнувшись вперед и подпирая голову руками, но спина у меня ноет, поэтому я выпрямляюсь и оглядываюсь вокруг.

— Господи, Вэл! Господи!

— Что? Ты что-то нашла?

— Нет. Смотрите.

Она тоже выпрямляется. Кладет руки на поясницу, выгибает спину. Потом тоже смотрит на улицу, и с губ у нее срывается нечто среднее между вздохом и присвистом.

— Боже милосердный…

Дома лежат в руинах, но главное даже не это. Главное — само шоссе, точнее, расщелина на том месте, где было шоссе, та самая расщелина, куда я едва не сверзилась. Она метров десять шириной и сто, двести, триста метров длиной, как будто кто-то взял самый большой нож в мире и полоснул им по поверхности земли.

У меня такое чувство, будто этот нож полоснул и по мне, и я понимаю, что не могу больше сидеть на месте ни секунды. Где-то там, в этом изувеченном, располосованном городе, — моя дочь.

— Вэл, пойдем, пожалуйста, ну пожалуйста!

— Да, Сара, пойдем. Я только заскочу домой. На минуточку.

И двигается к дому. Я догоняю ее.

— Посидите здесь, я сама сбегаю.

— Ты же знаешь, что надо искать, правда? Деревянную шкатулку. Она стояла на камине.

— Да-да, конечно, я ее сейчас принесу.

Пробираюсь через груду камней и кирпича.

Идти ужасно трудно. Постоянно спотыкаюсь, ноги подворачиваются, потому что груда осыпается. Задняя стена гостиной и боковые стены пока стоят. Потолок тоже вроде бы на месте. Каминная полка по-прежнему одной стороной крепится к стене. Другая болтается и накренилась к полу. Ковер исчез под слоем обломков мебели и осколков безделушек. Все покрыто пылью. Нагибаюсь и роюсь в мусоре.

Потолок скрипит, за спиной у меня осыпается пыль.

— Ну как, нашла? — доносится из-за груды голос Вэл.

Не отвечаю. Пальцы у меня уже все в ссадинах и болят: я всю ночь кого-то откапывала. Когда я роюсь во всем этом хламе, то опять ломаю ногти. Нет, ничего не выйдет. Признавать себя побежденной мне не хочется, но стены и потолок все время скрипят, и каждый раз меня обдает волна паники, и по спине бегут мурашки.

Еще не хватало, чтобы меня здесь завалило.

— Выходи! — кричит Вэл. — Брось! Это никому не нужно!

Не могу найти шкатулку. Встаю и начинаю поворачиваться, и тут что-то бросается мне в глаза, что-то белое и блестящее, — рамка от фотографии встала наискосок и прикрыла его. Присаживаюсь на корточки, смотрю, а там крошечный фарфоровый лебедь, целенький, совершенно нетронутый. Сую его в карман и в последний раз выбираюсь из гостиной.

Вэл идет мне навстречу. Кладет руку мне на плечо.

— Я думала, все сейчас обрушится. Боялась, тебя завалит. Я бы себе никогда не простила. Не знаю, о чем я только думала, эгоистка старая…

Дом за спиной снова угрожающе скрипит.

— Давайте отойдем подальше, — говорю.

Мы выходим на шоссе.

— Жалко, что Сирила я не нашла, — говорю, — зато вот, смотрите. Не разбился.

Лезу в карман, достаю лебедя. Кладу Вэл на ладонь. Она смотрит на него и гладит кончиками пальцев.

— Мы его купили в свадебном путешествии, — тихо произносит она, как будто говорит и со мной, и сама с собой. — Поехали на недельку в Суонидж, на южном побережье. Сирил тогда оторваться от меня не мог, прямо отбойный молоток какой-то, я уж боялась, ходить не смогу! — Наверно, она чувствует, что от ее слов меня коробит, и начинает сипло хохотать, но хохот быстро переходит в приступ кашля. — Лишняя информация, да?

Киваю — от смущения я даже потеряла дар речи.

— Спасибо, — говорит она. — За лебедя. И то хлеб, правда? А шкатулку жаль, жаль.

— Вэл, это просто пепел. Это уже не он. — Я пытаюсь подобрать нужные слова — хотя какие могут быть нужные слова в такой обстановке?

— Я понимаю, лапа моя, — отвечает Вэл, — только я туда вместе с ним засунула восемь тысяч фунтов…

У меня отвисает челюсть.

— Восемь тысяч? Вы что, ограбили банк?!

— Ну не я, лапа моя, — Сирил. Он говорил — денежки на черный день.

— Хотите, чтобы я еще поискала?

Мы одновременно глядим на дом — и тут где-то внутри раздается громкий треск и труба на крыше накреняется.

— О черт, поехало!

Труба валится набок, пробивает в крыше дыру, а потом все это рушится вниз, валится сквозь спальни и в гостиную. Из дома вырывается облако пыли и мусора. Я инстинктивно отворачиваюсь, обхватываю Вэл. Это как взрыв бомбы. Мы все в пыли. Пригибаю голову и долго не решаюсь открыть глаза. Когда я снова выпрямляюсь и оборачиваюсь, вместо дома высится гора обломков.

Вэл побелела, как простыня.

— Ты могла быть там…

— Не была. Уже вышла.

Я прижимаю ее к себе, чтобы подбодрить, но сама вся трясусь, руки-ноги ходуном ходят. Она обнимает меня в ответ, обхватывает руками, тихонько качает из стороны в сторону. Потом немного отстраняется и вытирает пыль у меня с лица.