Характерник. Трилогия
Шрифт:
Генрих отдал приказ:
–Парни, за мной по одному! Не расслабляться. Всем предельное внимание.
Шагая по следу Грина, стороной обошли ДОТ. Собрались у ржавой двери, где их поджидал ухмылявшийся, скаливший рот в улыбке Грин. После детального осмотра места, Генрих оглянулся на Крота, своего заместителя в команде. Тот, будто зная вопрос командира, так же молча кивнул в ответ. Согласился, ничего еще не закончилось. Приняв решение, вслух довел его до остальных:
–Значит так, идем внутрь. Всем достать фонари, сменить магазины на полные. Средства связи проверить.
Туннель коридора встретил наемников влагой затхлого воздуха и громким шелестом крошева бетонного щебня под подошвами армейских ботинок. Целая система проходов и комнат с настежь открытыми дверьми и решетками, наводила на мысль, что опасность где-то близко. Она совсем рядом. Опасность следует бок о бок с ними.
В головном телефоне послышался голос Грина, какой-то приглушенный с множеством помех.
–Грин вызывает Турка…
–Турок на связи…
–Коридор расходится по трем направлениям… Что делать?
–Проверку начинаем с левого хода…
–Понял. Конец связи…
Проверяя казематы и маленькие комнатенки, добрались до входа в нижний ярус. Крот подойдя к Генриху, озабочено спросил:
–Видел такое?
Лучи фонарей уперлись в бурлящую дымку тумана, покрывавшего нижний ряд ступеней. Может это и есть «червоточина», проход в безвременье? Кто узнает, если не испробовать?
–Что решишь? – напомнил о себе заместитель.
–Будем спускаться. – Решил Нахтигаль.
–Я туда не полезу! – сразу уперся Грин. – Может там кипяток? Вон как бурлит. Или кислота какая?
–Какая там кислота! Дурья башка!
Лезть вниз и правда не было никакого желания, но проверить надо. Решил:
–Я спускаюсь первым. Сразу за моей спиной следует Испанка. Остальные попарно в интервале минуты. Ясно, Крот?
–Понял.
Глава 11.
Я здесь и не здесь, я везде, и нигде,
В сыпучем песке, и прозрачной воде…
Я в воздухе, что между пальцев течет,
Я – птица, чей вам не доступен полет…
Я – разум, что вам до сих пор непонятен,
Я мал и в то время, я так необъятен…
"Шах-наме" Фирдоуси.
Выставив ствол вниз, готовый в любую секунду нажать на спусковой крючок, шаг за шагом стал спускаться по ступеням лестницы. Рядом у самого уха, громко сопела Пилар, тем самым выражая крайнюю степень волнения. Пилар, его «тень» в группе, и по совместительству снайпер команды. Ноги по щиколотки опустились в пелену. Ничего особенного. Ни холода, ни жара, не ощущалось. Отлегло от сердца. Нет там внизу никакой кислоты, напрягает только беспроглядная муть. Не видно, куда ноги ставят.
Затаив дыхание, ноздрями «ушел» в клубившийся туман или
–Турок вызывает Крота… Турок вызывает Крота…
Тишина. Ни звуков, ни голоса, ни помех в эфире. Молчит связь.
–Испанка.
–Я! – не раздумывая, откликнулась она.
–Давай на верх.
–Ясно!
Сунувшись обратно, Пилар головой врезалась в невидимую стену.
–Ой-ё-о!
–Что там?
Наемница наотмашь постучала кулаком над головой. Ощущение, что по твердой поверхности бьет, только звук напрочь отсутствует. Скосила глаза на командира, ответила:
–Заперто!
Только сейчас, оба обратили внимание на эхо, на разные голоса и интонации объяснившее им о сложившемся положении:
–Заперто!… Заперто… Заперто… За…
Странно, в голосе эха присутствовали почему-то сразу и мужские, и женские голоса! Испанка выразила свое мнение:
–Во, попали!
Эхо тут же согласилось с нею:
–Попали!.. Попали… попали…
Нахтигаль глянул на наручные часы. Стрелки замерли на месте. Посидел, помолчал, видно ожидая чего-то. Сказал скорей себе, чем напарнице:
–А наши-то не придут.
И снова с ним согласились:
–Не придут… Не придут…
– Ладно, – осмотревшись и привыкнув к общей картине, решил Генрих. – Чего высиживать? Двигаемся. Либо русского отыщем, либо иную дорогу назад найдем. Не может быть, чтоб выбраться не смогли.
Пилар соглашаясь с командиром, молча кивнула. Забросила винтовку за спину, но вытащила из кобуры пистолет, передернув затвор, досылая патрон в патронник.
Спустились с верхотуры вниз.
Под фиолетовым небом не ощущалось ветра, холода, жара. С неба не падал снег, окутывая улицы белым покрывалом, не лил дождь, оставляя лужи на асфальтовом покрытии дороги. Сам город походил на призрак, внезапно появившийся из темной комнаты. Тихий, непонятный, пугающий и жуткий. Бередило душу эхо их же собственных шагов, нарушало безмолвие, да ощущение, будто из домов и темных подворотен, смердит опасностью и кровью. Нервы, как стальные канаты, натянуты до предела. Но с теми, кто любую вылазку, даже поход в ближайший супермаркет, воспринимает как выход на чужую территорию, на которой может находиться развернутая база противника, не может случиться обычной дурацкой смерти. А они оба, как раз из числа таких бойцов.
Слишком давно они были на войне. Слишком долго яд войны пропитывал их душу. В отличии от Хильченкова, воспринимавшего этот иллюзорный мир, как тамбур перехода по безвременью из одного временного отрезка в другой, они не ведали, не оперировали таким понятием. Принимали все как реальность. Не правильную, не понятную, не известную, но реальность. Только вот сам мир, в котором очутились, работал и жил по законам проникших в него. Ему неважно было, кто и как сюда попал. Неважно зачем. Он подстраивался под пришедшего, жил в нем и с ним.