Харбин. Книга 1. Путь
Шрифт:
И по ноябрьскому снегу они вернулись.
Глава 12
Последние десять вёрст Мишка и Александр Петрович шли всю ночь и пришли в зимовье, когда было уже светло. Александр Петрович распряг Гурана из волокуши и поставил его в стойло. Мишка не стал распрягать свою лошадь, приведённую им из деревни перед тем, как уйти в тайгу, заскочил в избу и ахнул, на ходу перекрестился и засобирался.
– Ну ты, ваше благородие, пока тута хозяйствуй, скока сдюжишь, а я сбегаю до деревни, проведаю дочку с внучками и погляжу, как она с пчёлами-то управилась. Хорошо, что мы борти по весне к ней
Александр Петрович остался один. Он вошёл в дом, огляделся и увидел почти полное разорение. Судя по всему, прошедшим летом здесь стояли красные, а может быть, белые. Они забрали с собой всё, что могли унести и что могло пригодиться в тайге: припасы, весь Мишкин инструмент, шкуры и одеяла. Нетронутой осталась только громоздкая посуда: в углу сиротливо валялся на боку большой чугунный котёл, видно, «гости» шли пешком налегке или если верхом, то без обоза.
Один раз они видели в тайге, правда издалека, как в глубокой расщелине по руслу ручья двигался небольшой отряд в четырнадцать всадников. Среди них Мишка признал вроде своего знакомца Кешку и ещё одного, непомерно высокого верзилу в громадной, несмотря на лето, казачьей чёрной папахе, ноги которого волочились почти по самой земле. Мишка попытался вспомнить его имя, но вспомнил только имя третьего знакомца, ехавшего рядом с Кешкой, которого назвал Серёгой. Он ещё с сожалением тогда покачал головой и сказал, что, мол, «спортят» парнишку, потом пояснил, что это те самые трое, которые «стрелили» в Александра Петровича, когда тот шёл по Ангаре мимо Иркутска. Александр Петрович, не удержавшись, спросил:
– И Серёга стрелял? Молодой!
Мишка зашикал на него:
– Потише ты, Петрович! Тута далеко слыхать, – и приложил ладонь ко рту. – Хто его знает? Но сдаётся мне, он не стрелил. Только Кешка и энтот, верзила.
– Нет, Михаил, я слышал только один выстрел, и пуля была одна.
Тогда же выяснилось, что Мишка, когда жёг тифозную одежду Александра Петровича, нашёл эту пулю и не выкинул её, сберёг: «Ты жа тоже не выкинул, значит, нужна она тебе была!»
Они долго наблюдали, как удаляется отряд; он шёл от хребта вниз, в сторону Байкала, шёл тихо, только иногда по широким и плоским камням, похожим на растёкшееся серое застывшее слоистое тесто, тукали замотанные в тряпки конские копыта и изредка доносились обрывки разговоров.
– Вот бы послухать, о чём они гуторят, и узнать, куцы идут!
Они дождались, когда всадники скроются из вида и утихнут все звуки, потом встали и по широкой звериной тропе пошли вверх по склону в сторону заимки. Тропа поднималась на острый длинный хребет и дальше тянулась по его кромке. Александр Петрович шёл первым и вдруг в просвете деревьев, там, где тропа переламывалась на хребте, увидел две промелькнувшие в прогале серые спины. «Кабаны», – успел подумать он и увидел, как слева от него на сухую высокую лесину, царапаясь когтями по коре, шустро вскарабкался медвежонок, – он видел его совершенно отчётливо. Между тропой и сухим деревом рос невысокий подлесок, медвежонок поднялся сажени на три и замер, обхватив лапами ствол. Александр Петрович не успел ничего сообразить, как рядом, совсем близко услышал шумное сопение, храп и треск сучьев и сквозь кусты увидел бурый с сединой загривок. Прямо над его ухом грохнул выстрел.
– Пойдём глядеть, – сказал Мишка и закинул карабин за спину. – А ты чё не стрелил?
Александр Петрович промолчал и про себя передразнил Мишку: «А я чё не стрелил? Не успел!»
– А и успел
В подлеске между тропой и сухой лесиной, шагах в пяти, лежала медведица, это её седой загривок видел Александр Петрович. Она лежала с вытянутыми перед собой передними лапами и мордой, выдрав задними лапами до самых камней рыхлую, поросшую травой землю. Мишкина пуля попала ей в голову, когда она уже собралась для длинного последнего прыжка, который мог закончиться там, где он только что стоял. Медвежонок испугался выстрела, камнем упал с дерева, и они его не нашли.
– Жалко, надо было забрать с собой, пропадёт без матки в тайге, совсем ишо малой.
Александр Петрович огляделся в разорённом зимовье, снял бекешу, повесил на стену берданку и ещё раз огляделся: изба была холодная, надо было идти за дровами и топить печь.
Зимовье стояло на пологом склоне, который опускался к широкой мелкой речке с каменистым, галечным дном. Снег уже лежал, он укрыл берега, а над струящейся прозрачной водой нависали тонкие и звонкие, как хрусталь, ледяные забереги.
Он обнаружил развороченную поленницу, дров в ней почти не осталось; разобрал волокушу, которую тянул Гуран, снял с изгороди несколько жердей, всё порубил на мелкую растопку, вернулся в избу и с грохотом сбросил на припечник. Отдирая кору, он подумал, что, если бы была бумага, печь взялась бы быстрее. Бумага была – на полке на старом месте лежали нетронутые газеты и журналы, он подошёл и взял верхний, это был сентябрьский номер «Русского инвалида» за 1915 год, и Александр Петрович открыл первую страницу, потом перевернул вторую, ему захотелось присесть и полистать дальше, но холод пронизывал ознобом.
«Нет, сначала надо растопить печь. Ничего, помучаешься с корой!»
Печь, за долгое невнимание к себе, задымила, её не топили уже, наверное, несколько месяцев. Однако растопка от сухой коры быстро взялась и уже потрескивала, отблёскивая огоньками. Пока разгоралось, Александр Петрович исполнил Мишкин урок и расставил на божнице иконы, они их забирали с собой. На полку рядом с газетами положил Библию, как и было раньше, потом развернул шкуру медведицы, погладил её седую шерсть и завесил пустой проход в маленькую комнату, оставалось нарубить дров и почистить берданку.
Когда он вернулся с дровами, уже начинало темнеть, и он пошёл в баню за свечами. Баня счастливо избежала разорения: видимо, никому из непрошеных гостей не пришло в голову, что в ней, в одном из ларей под лавкой, был их большой запас. Он зажёг свечи, расставил в разных местах, они осветили избу; тогда он достал ветошь, репейное масло и вытащил шомпол. На столе нужно было что-то постелить, и он снова подошёл к книжной полке за газетой. И понял, что в зимовье стояли белые – рядом с полкой, как было прежде, справа и слева висели городской пейзаж с видом Московского Кремля и нетронутый портрет императора.
Александр Петрович почистил выданную ему Мишкой берданку, сам Мишка не расставался со своим «кавалерским» карабином, и никакие попытки Александра Петровича объяснить ему разницу между «кавалерским» и кавалерийским ни к чему не привели.
Печь разгорелась, Александр Петрович взял котел и пошёл за водой.
Из тайги опустился туман и всё превратил в белые сумерки.
«Самая подходящая погода, чтобы на всю ночь с бутылкой коньяку, в хорошей компании сесть за партию преферанса», – невольно подумал он.