Харбинский экспресс-2. Интервенция
Шрифт:
– Стойте на месте!
К черту, ответил ему мысленно Павел Романович. В сыскной у себя командуйте.
Но в услугах его надобности уж не было: подстреленный Грачом человек умирал. Рана на виске была неопасна – поскольку пуля ударила по касательной. Однако другие две попали точно в грудь.
«Первые две – останавливающие, третья – на поражение», – машинально подумал он.
Дохтуров слышал о тактике полицейской стрельбы, именно так теперь и действовал Грач. Правда, третий выстрел был неудачным (дрогнула все же рука у чиновника для поручений), но первые два сделали
Почти механически Павел Романович коснулся запястья умирающего. Застрявший в полуоткрытом проеме, тот походил на огромного жука, наколотого иголкой.
Ощутив прикосновение, он поднял голову.
– Омэдэто… годзаимас… – сказал человек.
Китаец! Хотя… Нет, это наверняка не китайский.
– Да подите прочь! – рявкнул чиновник для поручений над самым ухом.
Павел Романович побледнел и выпрямился.
Это было уже чересчур, даже и по меркам нынешней ситуации. Но сказать ничего не успел – взгляд натолкнулся на барышню, о которой все вдруг позабыли. Можно было ожидать, что после пережитого (вторжение незнакомцев, угрозы, стрельба – наконец, кровь) она лишится чувств. Либо, по женскому обыкновению, хотя бы станет кричать.
Ничуть не бывало: Елизавета Алексеевна (ежели только это настоящее имя, мельком подумал Павел Романович) не кричала и в обморок падать не собиралась. Немного боком, по стенке она переступала к выходу – с очевидным намерением как можно быстрее покинуть поле сражения. По пути задела свернутый в углу коврик и на миг возле него задержалась.
«Развернуть, что ли, хочет? Вдруг все ж падать придется…»
И только она его коснулась, как коврик, разматываясь, сам собой покатился по полу. Это было невероятное зрелище. Форменный цирк. Кажется, вот теперь раздастся туш, и конферансье с фальшивою радостью вскричит: «Почтеннейшая публика! А сейчас под куполом смертельнейший номер – ковер-самолет!..»
Но коврик никуда не полетел. Развернулся – и остался лежать на полу. Зато словно из ниоткуда на нем появился маленький мальчик, лет восьми. Чудной: совсем голый, только тряпка повязана поперек бедер. И вся кожа покрыта синим узором татуировок.
По всему, цирковой номер назывался иначе – Мальчик-с-пальчик.
Павел Романович, будто завороженный, смотрел на диковинного ребенка. Тот, с удивительной даже для столь невеликого существа гуттаперчивостью, проворно вскочил на ноги и отвесил глубокий поясной поклон. Впрочем, нет – нагнулся что-то поднять с пола. Да, точно: в руках у малыша показалась тросточка – нечто вроде тростниковой свирели. Он повернулся к полицейскому и поднес ее к губам, точно хотел сыграть для него. Глубоко вдохнул, откинул назад голову…
– Стой… – проговорил Павел Романович.
Странный ребенок быстро повернулся и метнул на Дохтурова угольный взгляд. Такая жгучая ненависть высветилась в этих чернильных зрачках, что Павел Романович вздрогнул.
А потом… понял!
– Стой!! – завопил он.
Склонившийся над подстреленным незнакомцем Грач выпрямился. Но повернуться он не успел. Прогремел гром, а из спины полицейского вдруг кинулось пламя.
И тотчас татуированный ребенок выкинул
«Кто стрелял? Ребенок? Но откуда у него револьвер?» Мысли эти пронеслись мгновенно, однако и ответ не заставил себя ждать: вопреки ожиданию, чиновник для поручений Грач не упал, а вполне живо кинулся в сторону, на ходу сбрасывая дымящийся на спине сюртук.
– Доктор, не подходите! – крикнул он, уловив движение Павла Романовича.
Но Дохтуров его не слушал. Он первым наклонился к ребенку… и замер.
Никакой это был не мальчик.
Взрослый человек, только очень маленький. То есть, если смотреть на лицо, еще можно спутать, а вот тело… тут уж никаких сомнений. Африканский пигмей? Нет, не то. Пигмеи уродливы, а этот, пожалуй, даже красив.
Маленький человек лежал неподвижно, глядя в потолок из-под опущенных век. Лежал слишком свободно и неподвижно, чтобы его опасаться. Да и смертоносная тросточка была далеко. Но что с ним?
Павел Романович присмотрелся и увидел под левым соском аккуратную круглую дырку. Откуда?!
– Ага, вы тоже догадались, – сказал Грач, опускаясь рядом на колено. Он бестрепетной рукой перевернул маленького человека – спина у того была целой и чистой, если не считать синих узоров.
– Пуля внутри, – прошептал Павел Романович. – Вот почему его так отбросило.
– Угу… – Грач взял с пола укатившуюся трубку, легонько потряс. Из нее на пол слетела деревянная иголка. Темный кончик отсвечивал масляным блеском.
– Осторожно! Там яд!
– Знаю. – Грач вытащил из кармана платок, опасливо подобрал с пола колючку, бережно замотал в ткань. – Видали, каков трюкач? – спросил он. – Это ж надо: отравой плеваться! Русский человек такой низости не измыслит. Одно слово – Азия!
Грач выпрямился, спрятал платок в карман. Поднял сюртук, посмотрел с сожалением на рваную дыру на спине и отбросил в сторону.
– Скажите, доктор, как вы догадались? – спросил он. – Насчет ядовитой колючки?
– А вы?
– У меня некоторый опыт имеется. Через этакую вот дрянь давеча мой коллега погиб. И один стражник тоже – упокой Господь его душу. А потому выходит – штукенция мне знакомая. Вам, стало быть, тоже?
– Воочию – нет. Но слышать приходилось. Духовая трубка – вещь довольно известная. Правда, лишь среди диких племен. А этот…
– Думаете, он – тоже дикий? – Грач с сомнением покачал головой.
– Нет. Это цивилизованный человек. Взгляните на пальцы ног – большой палец прижат к остальным.
– Насчет пальцев не знаю, – отозвался Грач, – а про все остальное лучше спросить хозяйку.
Он тяжело шагнул к «Лизавете Алексеевне» и протянул руку:
– Ну-ка, сними! Будет уже таиться!
Та, вжавшись в угол, покачала головой, но Грач одним движением сорвал с нее шляпку с вуалью.
– О! – вырвалось у Дохтурова.
– Что, знакомая? – живо спросил Грач.
– Пожалуй, что так…