Харбинский экспресс
Шрифт:
Да, высоко вознесся Мирон Михайлович над армейскими своими знакомцами. А почему? В службе усерден и с начальством ладить умеет. Правда, последнее при Путилине было без надобности. За другое ценил тот своих подчиненных. Ну что ж, Карвасаров и здесь не подкачал: в канцелярии сыскной части умному человеку тоже было где применить способности.
Мирон Михайлович по службе ведал особым секретным журналом, в коем отмечались все происшествия в имперской столице, а также составлял по ним всеподданнейшие записки и рапорты. Делопроизводитель такой рутиной не занимался, передоверил все старшему помощнику, а сам лишь подписывал да отсылал на утверждение. Вот
Едва составив очередное донесение, Мирон Михайлович обретенные сведения (в отличие от коллег по департаменту) из памяти не выбрасывал, а записывал для себя в специальном блокнотике — на всякий случай. Что, конечно, было строжайше запрещено. Однако он разработал особенный шифр, коим успешно пользовался. Само собой, всякую мелочь — вроде горничных, наглотавшихся мышьяку по причине нечаянной беременности, или смертоубийства в пьяных драках — он в свой блокнотик не допускал. Записывал дела тонкие, нередко таинственные, в которых проявлял особую заинтересованность градоначальник или даже — при мысли об этом у Мирона Михайловича сладко замирало сердце — кто-то из августейших особ! Дома, в наемной квартирке, оставшись один после многотрудного дня, Карвасаров любил поразмышлять над своими записями. Иногда это приводило к самым поразительным результатам.
Вот, к примеру, дело о похищении из Государственного Банка вклада отставного генерал-майора Волонина. Труднейшее дело! Но — выявили виновных. На некоторых сыскных пролился золотой дождь, в том числе на Мирона Михайловича. И недаром: его соображения (в тот момент лишь скромного помощника делопроизводителя) пришлись весьма кстати.
А ограбление Исаакиевского собора?
С иконы Спасителя, которую некогда держал в руках самодержец Петр Алексеевич, неизвестный вор святотатственной рукой отломал венчик, усыпанный бесценнейшими диамантами! Грабитель проник в собор без затей — расколотил окно. К слову сказать, среди широкой публики сперва никто не поверил в такое кощунство. Позднее решили, что это не может быть делом рук православного.
«Петербургский листок» прямо писал:
«Злодеев не остановили ни благоговейный ужас перед народной святыней, ни страх перед наказанием. Не хочется верить, что это сделали христиане. Скорее всего, это работа гастролирующих интернациональных воров — немцев или жидов, от которых даже наши жулики отворачиваются. Наш жулик в Бога верует, а у этих нет ни креста на шее, ни совести».
А что выяснилось? Кражу совершил некий Константский, православного вероисповедания, сын священника и даже потомственный почетный гражданин. В свое время служил в хоре Исаакиевского собора певчим, но был изгнан из-за любви к винопитию. Последнее время бражничал, озорничал и бранился с женой. Вот супруга-то и донесла на него. Сперва дьякону собора, а после — в полицию.
На том, вернее всего, дело бы и закончилось, потому как подобных доносов поступает без счета. Но этот попался на глаза Мирону Михайловичу. И всего за пять дней сыскная полиция обнаружила преступника и довела до признательных показаний.
В итоге Константский был лишен всех прав состояния и шесть лет провел на каторге, а Мирон Михайлович — пожалован чином титулярного советника и орденом Святого Станислава.
Одним словом, жизнь складывалась самым удачным образом. Бывшие друзья бешено завидовали. Новые знакомцы, из тех, кто чином пониже, источали медовое почтение. А и как иначе? Высоко взлетел бывший пехотный
Как раз после производства в новый чин, за распорядительность в раскрытии дела о подделке кредитных билетов, было объявлено Карвасарову Высочайшее благоволение. И перстень пожалован — с вензелевым изображением Августейшего Имени Его Величества.
Вот этот-то перстень и сгубил Карвасарова.
Семьи у Мирона Михайловича не имелось. С такой беспокойной службой какое супружество? Так, одна видимость. Но монахом, конечно, не жил. Бывали у него метрески знакомые, но это все так… баловство. Пития избегал, однако ж имелась у Карвасарова одна настоящая страсть. А именно — штосс.
К картам Мирон Михайлович прикипел еще с армейских времен. На полицейской службе в первые годы отстал — не до того было, но со временем игра стала совершенно необходимой составляющей жизни надворного советника Карвасарова. В ней он отдыхал душой от хлопотной и далеко не благонравной службы. Как-то раз сорвал небывалый куш. Играя понтером, загнув четыре угла, Мирон Михайлович выиграл сорок семь тысяч. С таким капиталом можно было и службу оставить. Но подобное безрассудство Карвасарову и в голову не пришло. Без службы? Немыслимо. Так же, как и без карт.
Прошел без малого год, выигрыш истаял, обратившись немалым долгом. Этот долг растравлял душу, мешая работать. Вернуть его можно было только игрой. Но где взять средства?
Вот тогда и пришла мысль заложить государев перстень. Надо признать — не самая удачная мысль. В итоге перстень переехал к ростовщику, и в тот же вечер Мирон Михайлович проигрался в пух, оставшись должен вдвое против прежнего. После такого unsuccess [4] он решил стреляться. Однако сперва хлебнул ради храбрости (как оказалось — лишнего), да и заснул пьяным, оставив записку, которую обнаружила утром квартирная хозяйка.
4
Unsuccess — неуспех. (англ.)
Дело открылось. Получилось не благородно, а попросту глупо.
Начальство, чтоб не выносить сор из избы, долг Мирона Михайловича покрыло из казенных средств. Возможно, все бы и обошлось — выплатил бы со временем Карвасаров долг — если б не заложенный перстень. Этого ему не простили, и был злосчастный Мирон Михайлович сослан на Дальний Восток, в Маньчжурию.
Но поскольку дело свое знал он блестяще, то и в Харбине нашел куда приложить способности. Начальник департамента его ценил и далее радовался втайне, что судьба послала ему столь ценного работника.
По опыту зная, насколько важна хорошая канцелярия, Мирон Михайлович поставил секретарем некоего толкового юношу, замеченного среди курьеров и вознесенного за толковость и исполнительность. Величали того Касаткиным Поликарпом Ивановичем, но Карвасаров обыкновенно звал попросту — Поликушка.
К семнадцатому году Мирон Михайлович был произведен в полковники и назначен помощником начальника департамента, фактически получив в заведование сыскную полицию.
На службе он по издавна заведенной привычке появлялся к шести утра. К девяти успевал ознакомиться со списком происшествий за ночь, донесениями филеров и секретных агентов и продумать дела на предстоящий день.