Харбинский экспресс
Шрифт:
— А что, тот китаец и впрямь после пожара боится открывать торговлю? — спросил Вердарский.
— Ну да! Напугается такой пожара, как же! Это он меня устрашился. И правильно. Договор не блюдешь — значит, пеняй на себя. А он вишь какой продувной! Мужика вместо себя поставил! Ничего, я его возьму за цугундер.
Хотя Егор говорил экивоками, смысл сказанного был ясен: некий китаец задолжал ему и теперь скрывается. Значит, за Чимшей — сила.
«Надобно ему рассказать, —
Некоторое время он еще успокаивал себя подобным образом, но, в сущности, уже решился. Потом выбрал момент и рассказал Егору Чимше, явному уголовнику и вообще темной личности, о последних событиях, знать о которых тому было совсем необязательно.
Будь рядом Грач — тот бы в два счета растолковал Вердарскому ситуацию. Объяснил бы, что такие фигуры, как Егорка Чимша, ничего и никогда не делают без личной для себя выгоды. И надеяться на их лояльность — все равно что к гулящей девке свататься.
Но Грача поблизости не было, а имелся один только кучер, который в беседе, понятное дело, участия не принимал. Сидел себе, вожжами потряхивал. А кони словно сами знали, куда требуется.
— Ловко! — восхитился Чимша, когда Вердарский закончил рассказ. — Стало быть, всех-всех на том этаже порезали? Очень ловко. Я и не знал.
Он о чем-то задумался. Пауза затянулась, и Вердарский стал вертеться по сторонам. Туман понемногу рассеялся. Уже и лица прохожих было видать на той стороне улицы.
Вот проскакал чей-то вестовой. С металлическим дребезгом прополз ярко-зеленый мотор, обдав бензиновым духом. Потом показалась открытая коляска. В ней сидела молодая дама в платье чудесного персикового цвета. В руках — изящный японский зонтик. Шляпка с почти прозрачной вуалью.
Когда они поравнялись, дама глянула на Вердарского, и тому в этом взгляде почудилась некоторая таинственность. Он даже вздрогнул. Но дама быстро отвернулась. И даже трудно сказать, был ли тот взгляд на самом деле.
— «По вечерам, над ресторанами…» — прошептал Вердарский. — Как там дальше у Блока?..
— Вы это о чем? — спросил Чимша.
— Так.
Этот скупой ответ отчего-то очень развеселил Егора, и Вердарский, глядя на него, тоже рассмеялся. Настроение заметно улучшилось.
Потом Чимша сказал:
— Того простеца с козлиной бородой нетрудно сыскать. Дам я вам адресок. Карандашика нету?
Вердарский вытащил казенный блокнот и карандаш в желтой оправе.
— Держите, — проговорил Чимша, накалякав несколько строк. — Это в «нахаловке». Есть там одна старая ведьма. Про таких говорят: лишь двух старух
С этими словами он ухватил верхнюю пуговицу на своей бархатной поддевке, дернул. И оторвал.
— Держите.
— Зачем?!
— Берите, берите.
Вердарский повертел пуговицу в пальцах.
— Это вам вместо казенной бумаги, — сказал Чимша. — Лучше всякого пропуска будет. Только покажете нужному человеку — и к вам полное расположение. Вот, видите, буковки здесь оттиснуты?
Вердарский пригляделся: на гладкой пуговке и впрямь был выдавлен вензель в виде двух переплетенных букв «Е» и «Ч».
— Другой такой нет! — хвастливо сказал Егор. — Мне по заказу делали.
— Обратно возьмите, — Вердарский протянул пуговицу законному владельцу. — Я уж как-нибудь сам…
— Спрячьте. Пуговка ко мне возвратится. А вам пока с ней будет сподручней. Но, чтоб по справедливости, вы мне свою тоже отдайте.
Вердарский и глазом моргнуть не успел, как форменный его сюртук лишился одной из деталей.
— Ого! — сказал Чимша, катая по ладони захваченную латунную застежку. — Знатно блестит. Кирпичом драили? Поздравляю. Вас только за одни пуговицы должны непременно произвести в генералы! Бывают, слыхал я, статские генералы. Верно иль брешут?
Вердарский с трепетом посмотрел на ткань сюртука, откуда торчали обрывки ниток.
«Надо было слушать Грача, — подумал он тоскливо. — И чего это ради я снова в мундир вырядился?»
«С какого ж тут конца приниматься? — пробормотал Грач. — Однако, загогулина…»
Привычка разговаривать с самим собой появилась у него не так давно. Воспринял он ее без удовольствия, но как неизбежное — вроде проплешины на макушке или ломоты в суставах по сырой погоде. Возраст, что тут попишешь.
Грач немного лукавил — некоторые соображения у него все же имелись. Может, и ничего особенного. Но поразмыслить над ними стоит. Кто знает, вдруг и составится какой-никакой план.
Вот только ноги в этот день его особенно донимали. Им ведь, проклятым, не объяснишь, что дело ответственное, срочное, и как никогда надобно проявить прыткость.
Да уж, без прыткости за «кавалеристом» (сей псевдоним главного подозреваемого — придумка полковника Карвасарова) никак не угнаться. Мирон Михайлович, когда давеча инструктировал, изволил сказать на прощание: «Задачка преответственнейшая. А работать не с кем. Сам знаешь, каковы у нас нынче людишки. Так что, голубчик, на тебя вся надежда».