Харикл. Арахнея
Шрифт:
Раб удалился, ворча что-то про себя.
Наконец он вернулся, отворил дверь и сказал немного приветливее:
— Ступай, он зовёт тебя.
Форион и Артемидор принялись только что за свой довольно скромный обед, поставленный перед ними на маленьком столе. Когда Харикл вошёл в комнату, старик не встал с своего места, но подал ему руку и ласково приветствовал его. Юноша передал письмо. Осмотрев тщательно печать, он вскрыл его.
— Ты не нуждаешься в этой рекомендации, — сказал он, прочитав. — Правда, я всё ещё надеялся увидеть здесь твоего отца, до той минуты, пока, несколько дней тому назад, не получил известия о том, что прах его покоится в чужой земле. Но я не менее радушно приветствую и его сына. Тебе волей-неволей придётся удовольствоваться помещением в моём доме до тех пор,
— Дом моего отца? — сказал с удивлением юноша.
— Ты полагаешь, что он продан, — возразил Форион. — Совершенно верно, и поспешность трапецита, которому отец твой при своём бегстве второпях поручил продажу дома, чуть не лишила меня возможности сохранить тебе жилище твоих предков и святилище богов, изображения которых они там чтили. К счастью, я узнал ещё вовремя, что сделано публичное объявление о продаже этого дома. Я купил его; никто не жил в нём с тех пор, и завтра я возвращу его тебе, если только сорок мин, которые я дал за него, не покажутся тебе ценой слишком высокой.
Харикл был полон радостного изумления. Разве то были слова человека, каким представили его Ктезифон и женщина? «Но не купил ли он дом только ради клада?» — подумал Харикл. Впрочем, если бы он был человеком нечестным, что могло бы помешать ему оставить за собою и дом, стоивший, может быть, вдвое дороже? Итак, он горячо поблагодарил старика и сказал, что охотно заплатит ему завтра эти сорок мин.
— Теперь, — сказал Форион, — раб мой проводит тебя в твоё помещение и в ванну, а затем возвращайся сюда разделить с нами наш скромный обед.
Помещение для приезжих, в котором разместился Харикл, находилось в маленьком домике рядом с главным зданием. Одною из сторон оно примыкало к соседнему дому и имело общую с ним стену. Оно представляло, таким образом, то удобство, что тут можно было жить совершенно спокойно и по-своему. Но юноша всё-таки не намеревался оставаться здесь долго; ему хотелось как можно скорее привести дом своего отца в такое состояние, чтобы можно было переехать в него. Рано утром вскочил он с своего ложа, горя нетерпением увидеть скорее дорогое место, где провёл счастливые дни своей юности. Форион хотел непременно сам проводить его. Накануне вечером юноша убеждался всё более и более в том, что характер его хозяина, хотя может быть и исполненный странностей, вовсе не оправдывал распространяемых про него слухов. Только подозрения насчёт клада никак не мог он побороть в себе. Он не мог удержаться, и в разговоре о доме отца, спросил про статую Гермеса. Отвечая на вопрос, Форион был очевидно в смущении, а на устах серьёзного Артемидора мелькнула улыбка. Ведь может быть и то, что, довольствуясь богатой добычей, Форион хочет теперь корчить из себя великодушного человека? Харикл был погружен ещё в эти размышления, когда вошёл раб, принёсший ему к завтраку хлеб и вино, и доложил, что его господин готов уже идти. Харикл обмакнул несколько кусочков хлеба в вино и, в сопровождении Мана, поспешил догнать Фориона, который выходил из дверей дома. За ним шёл раб, державший в руках запечатанный ящик. На старике лежал сегодня отпечаток какой-то таинственности; он был молчалив и беспрестанно оглядывался на раба, как бы боясь потерять его из виду.
Было ещё рано, а улицы были уже оживлённы и полны народа. Тут были люди, спешившие к своим знакомым, чтобы застать их ещё дома, прежде нежели они выйдут; мальчики, шедшие в сопровождении своих педагогов в школу или в гимназию; женщины и рабыни, поднявшиеся рано, чтобы принести воды из Эннеакруна [52] ; поселяне, принёсшие на продажу овощи и фрукты; словом, деятельность кипела здесь уже с раннего утра. Форион и его спутник, повернули за угол улицы Триподов и через несколько мгновений Харикл стоял уже перед знакомым ему домом, приветствуя богов-покровителей, охраняющих вход в него. Ещё не тронутым стоял Агиеюс, имевший, по обычаю древних, форму кеглей, зеленеющий лавр простирал над ним свои могучие ветви, и, будто приветствуя возвращающегося ласковым взором, смотрела на него из-за забора голова гермы, украшенная, вероятно каким-нибудь прохожим, венком и лентами. Форион
52
Эннеакрун — источник в Афинах, называвшийся так потому, что вытекал из девяти труб. За свою превосходную воду назывался также Каллирое.
С грустным, но вместе с тем и радостным чувством вошёл Харикл во двор покинутого дома. Каморка привратника была пуста, а цепь чуткой собаки лежала заржавленная. В колоннадах двора и в открытых местах андронитиса ласточки свили гнёзда, и трудолюбивые пауки сплели свои сети вокруг капителей колонн. Зелёный мох стал уже покрывать полы ходов; площадка поросла высокой травой. Здесь стояла статуя божества, хранившая тайные сокровища дома; юноше показалось, что положение её пьедестала изменилось. Он отлично помнил, что пьедестал этот с одной стороны вдавался несколько в землю, теперь же он лежал совершенно правильно. Чтобы убедиться, он подошёл ближе; теперь не оставалось ни малейшего сомнения: красные жилки камня, обращённые прежде ко входу, находились теперь на противоположной стороне.
Форион заметил его удивление. Он, казалось, угадывал, какие мысли заставили юношу примолкнуть и задуматься. Ласково подошёл он к Хариклу и взял его за руку.
— Может быть, — сказал он, — и до тебя уже дошли слухи о том, что божество это хранило под своим подножием большое богатство.
Харикл молчал.
— Это правда, — продолжал Форион, — когда я купил дом в надежде возвратить его когда-нибудь твоему отцу, то я увидел, что пьедестал, на котором стоит божество, наклонился совсем на бок и что самой статуе грозит падение. Я велел снять её и нашёл под ним кружку, в которой лежало две тысячи статернов чистейшего золота. Вот, — сказал он, взяв у раба тяжёлый ящик, — я передаю тебе эти деньги, так как ты возвратился на родину; конечно, предок твой предназначал их только гражданину этого города, хотя найти это золото суждено было, может быть, одному из отдалённейших его потомков.
Харикл был до того поражён и пристыжен, что не знал, что отвечать.
— Я знаю, — продолжал Форион, — всё, что рассказывают про меня, но я был далёк даже от мысли коснуться богатства, которое принадлежало не моим предкам, а было положено здесь другим для его потомков. Я никогда не стану молить богов о том, чтобы они указывали мне на подобные сокровища, или иметь дело с прорицателями, которые стали бы советовать мне извлекать из недр земли лежащие в них сокровища. Разве богатство может быть для меня приобретением столь драгоценным, каким считаю я сознание своей честности и благородство души? Неужели стану я менять лучшее на худшее? Ставить деньги выше спокойствия честной души?
— Чудный человек! — вскричал Харикл со слезами на глазах. — Ты представляешься мне божеством! Ты возвратил меня на родину, ты ввёл меня в дом отца моего, который я считал потерянным, и, наконец, ты же честно передал мне богатство, которое хранилось здесь в недрах земли.
— Молю богов, чтобы они даровали тебе в этом доме жизнь более счастливую, чем жизнь твоего отца, — сказал старец. — Осмотрись хорошенько и сделай необходимые распоряжения для возобновления хозяйства. Если тебе понадобится мой совет или моя помощь, то обратись ко мне; но сохрани в глубокой тайне всё, что произошло сегодня между нами.
Затем он пожал юноше руку и удалился в сопровождении раба.
Харикл стоял ещё долго, точно во сне, перед изображением божества, к ногам которого он поставил распечатанный ящик. Он дивился благородству этого человека, стыдился своего недоверия к нему и вместе с тем радовался, что не только обладает отцовским домом, но что и состояние его так значительно увеличилось. Наконец, очнувшись, он пошёл осмотреть остальные части дома. Через среднюю дверь он вошёл в покои женщин. Тут была комната его матери, здесь зала, где при свете лампы, в кругу женщин он играл у ног своей няньки или слушал её рассказы. Глубокая грусть охватила его, когда он увидел всё в таком запустении, а себя совсем одиноким среди обширных покоев. Он решил купить тотчас же нескольких рабов и необходимую мебель и посуду.