Хармс Даниил

Хармс Даниил Иванович

<1935–1937>

СОН двух черномазых ДАМ

Две дамы спят, а впрочем нет. Не спят они, а впрочем нет. Конечно спят и видят сон. Как будто в дверь вошёл Иван, А за Иваном управдом Держа в руках Толстого том «Война и Мир» вторая часть… А впрочем нет, совсем не то Вошёл Толстой и снял пальто Калоши снял и сапоги И крикнул: Ванька, помоги! Тогда

Иван схватил топор И трах Толстого по башке. Толстой упал. Какой позор! И вся литература русская в ночном горшке. 19 авг<уста> 1936 г.

* * *

Григорий студнем подавившись Прочь от стола бежит с трудом На гостя хама рассердившись Хозяйка плачет за столом. Одна, над чашечкой пустой. Рыдает бедная хозяйка. Хозяйка милая, постой. На картах лучше погадай-ка. Ушёл Григорий. Срам и стыд. На гостя нечего сердиться. Твой студень сделан из копыт Им всякий мог бы подавиться. 20 февраля 1937 года Чармс

* * *

Григорий студнем подавился И вдруг ушёл из-за стола В прихожей он остановился И плюнул в зеркало со зла. 21 февраля 1937 года Чармс

* * *

Я сегодня лягу раньше. Раньше лампу погашу. Но зато тебя пораньше Разбудить меня прошу. Это просто удивленье Как легко меня будить! Ты поставь на стол варенье, — Я проснусь в одно мгновенье. Я проснусь в одно мгновенье. Чтобы чай с вареньем пить. 2 ноября 1937 года.

* * *

Красиво это, очень мило: Отнять у женщины часы И подарить на память мыло. Духи, цыгарки и усы. 13 марта 1938 года

Сладострастный древоруб

Когда вдали сверкнули пилы, И прозвенели топоры — Мне все подруги стали милы, И я влюблён в них с той поры. Подруги, милые подруги. Приятно трогать вас рукой. Вы так нежны! Вы так упруги! Одна прекраснее другой! Приятно трогать ваши груди, Скользить губами вдоль ноги… О помогите люди люди! О Боже, Боже помоги! 24

августа 1938 года Д. Х.

* * *

Я долго думал об орлах И понял многое: Орлы летают в облаках. Летают, никого не трогая. Я понял, что живут орлы на скалах и в горах, И дружат с водяными духами. Я долго думал об орлах. Но спутал, кажется, их с мухами. 15 марта 1939 года

* * *

В ночной пустынной тишине Вдоль клумб и гряд в большом саду Брабантов шел к моей жене Дрожа от страсти на ходу. Он даже снял воротничок И расстегнул слегка жилет И весь дрожал как старичок Хотя он был в расцвете лет.

Окнов и Козлов

Окнов —

всегда всегда в глубине политик наука умеет много гитик.

Козлов —

Неправ ты дорогой товарищ. Довольно мы с тобой кувыркались и Федьку за ноги таскали.

Окнов —

Погибнешь ты, печаль, тоска ли заполоснёт тебе мозги.

Козлов —

Не вижу ни зги в твоих речах.

Окнов —

О ты несомненно зачах читая газет скучную структуру, вот и дождался с ума сошествия в живот из головы и по ногам и в пятку. Эй, где хвостик мысли? а он уж в землю нырк. Вот прыткий!

Козлов —

Нет, давай по порядку посмотрим раньше моих речей открытки.

Окнов —

В них я не вижу ни боба — пощади меня Боже Твоего раба.

Козлов —

Да ты никак религиозный!

Окнов —

Это вопрос очень серьезный. Материя по мойму дура ее однообразная архитектура сама собой не может колебаться. Лишь только дух её затронет робко прочь отлетает движения пробка. из тёмных бездн плывут жары акулы в испуге мчатся молекулы с безумным треском разбивается вселенной яйцо и мы встав на колени видим Бога лицо. Тот-же кто в папахе рока раб ума, слуга порока погибает раньше срока поражённый кочергой. Поражённый кочергой.