Харон ("Путь войны")

Николаев Игорь Игоревич

– Вы знаете, сколько сегодня мне привезли раненых?

– Человек пятьдесят?

– Сто сорок. Внезапный артналет... Я только-только наладил какое-то подобие нормальной работы...

– Вам привезут меньше в тот день, когда война кончится. Давайте сделаем так, чтобы это случилось поскорее, - искренне произнес Поволоцкий.
– Ей богу, Александр Александрович, я вас понимаю как никто, сам бы хоть сейчас скальпель в руки и...
– он с тоской взглянул на свои пальцы.
– Но вы принесете в разы больше пользы, если научите других, как надо оперировать... "по-людоедски".

Вишневский задумался.

– Ждите, - сказал он и вышел стремительным шагом, только занавесь всколыхнулась.

Поволоцкий подождал, сидя на койке.

Затем походил по каморке - три шага в одну сторону, столько же в противоположную. Снова сел, от нечего делать пригладил бороду. Представил обед, который сейчас можно было бы съесть. В конце концов, просто задремал, привалившись к прохладной и чуть шершавой стене.

– Отдохнули?
– резкий голос Вишневского вырвал его из полусна.

За время своего отсутствия "знахарь" переоделся в длинное пальто-шинель, на редкость потрепанного вида, под мышкой он зажал древнюю пыжиковую шапку. Только сейчас Поволоцкий по-настоящему понял, насколько в действительности работа в диких краях изменила "знахаря". Даже в окружении цивилизации Александр Александрович жил, словно среди джунглей Африки - готовый в любой момент взять старый чемоданчик и отправиться в неизвестность.

– Не видели ключ от моего чемодана?
– спросил Вишневский.
– А, я ведь его сам и держу. Чертова рассеянность. Что ж, поехали к господину... Юдину, - и пробормотал себе под нос.
– Такая встреча стоит того, чтобы на ней присутствовать.

Глава 9

– Холодно, - сказал Крамневский, запахивая бушлат.

Тихий океан всячески старался убедить, что его название - большая ошибка человечества. Штормило, солнце скрылось за низкой пеленой туч. Ветер гнал их косматые туши вскачь, как табун призрачных серых коней, окутанных туманными попонами. Высокие волны бросались на сине-черные борта "Бурлака", яростно терзая металл обшивки, жадно выискивая малейшую щель. Не находя, с разочарованным шипением и плеском откатывались назад, чтобы собраться с силами и повторить атаку. И снова, и снова...

Такое оно, море... подумал Крамневский. За миллиард лет до того как первая обезьяна слезла с дерева, океан уже был стар и мудр. Пройдет время, не станет людей, а море наверняка останется, и ветер все так же будет гнать волны вдаль, за горизонт... Что для природы миллион-другой годков?

Илион вновь поежился. Сырость окутала судно-док словно плотное облако, по недоразумению перепутавшее небо с океаном. Ветер срывал с пенных гребней волн пригоршни воды и изо всех сил швырял их как можно выше, стараясь достать до прогулочного мостика. К площадке, огороженной прочными перилами, долетала лишь мелкая водная взвесь, но ее хватало, чтобы пропитать каждую нитку. Словно выражая солидарность коллеге снизу, тучи в поднебесье проливались мелким, противным дождем.

Крамневский замерз, но упрямо оставался на своем месте. Крепко ухватившись за перила покрасневшими ладонями, подставив лицо промозглому ветру и каплям воды. Подводники - совершенно особые люди, только они в полной мере знают, насколько прекрасен океан, особенно в сравнении с теснотой субмарины. Только тот, кто неделями заперт в стальной консервной банке, на глубине сотен метров, может по-настоящему наслаждаться штормом и дождем.

Через несколько дней пятидесятитысячетонный самоходный док минует Огненную Землю и обогнет южноамериканский материк. Далее, под прикрытием отдельного соединения американского флота дойдет до мыса Кабу-Бранку, где "Пионер", наконец, покинет колыбель "Бурлака" и уже в одиночку, под водой, отправится дальше. На север, к точке с приблизительными координатами шестьдесят градусов северной широты и тридцать градусов западной долготы. Первоначальный план подразумевал проводку дока через Панамский канал, но слишком уж это людное место. Наверняка главный проход между двумя величайшими океанами

плотно просматривается английской агентурой. А все, что знают англичане, знают и загадочные "семерки". По уму, "Пионеру" следовало бы отправиться в самостоятельный скрытный путь еще раньше, но иначе не успеть с монтажом главных функциометров радиоразведки.

Крамневский оглянулся, посмотрел на огромное "корыто" дока, где под маскировочным водонепроницаемым навесом покоилась на специальных опорах туша субмарины. Как всегда - окруженная множеством машин, приспособлений и рабочих. Фермы кранов, леса и подъемники опутывали лодку как сеть лилипутов - кашалота. Насколько творения рук человеческих больше и значительнее самих создателей, подумал капитан.

– Холодно, - повторил он, немного подумав, добавил.
– И сурово.

Металлические ступени загремели под быстрыми тяжелыми шагами. Шафран вскарабкался на мостик, тяжело дыша и глотая воздух.

– Притомился?
– ехидно поинтересовался Крамневский.
– Всего-то сотню-другую метров пробежался, а уже пыхтишь как паровоз. Может, пора на покой?

– Сам валяй на берег, - процедил, отдышавшись, механик.
– Я тебя еще на пенсион спроважу. Побегай здесь с мое, и все вверх... Короче, там уже ждут.

– Уже?
– удивился Крамневский, взглянул на часы.
– И верно.

– Застоялся, засмотрелся, - подколол Шафран.
– Давай, пошли, народ ждет!

Илион бросил прощальный взгляд на беснующийся океан, на серое небо. Где-то там, высоко, укрывшись в облаках, барражируют патрульные дирижабли. Скорее для проформы, вражеские бомбардировщики не забираются так далеко на юг, но в столь ответственном деле излишних предосторожностей не бывает. Почему-то капитану казалось, что он больше не увидит открытой водной глади. Странное ощущение, ведь он на корабле - до океана рукой подать, а до "расстыковки" и добровольного самозаключения в подлодке еще не один день.

И все же...

Они спускались по трапу, Шафран, как обычно, бурчал и ругался, пеняя планировщикам операций за спешку и аврал. Крамневский не вступал в диспут, понимая, что механик просто спускает пар. Все прекрасно осознавали причину спешки - судя по скудным и обрывочным данным разведки и радиоперехвата, злодеи собирали большой конвой в Северном море, чтобы отправить его обратно, в свой сатанинский мир. Если "Пионер" не успеет к нему, то придется выжидать следующего, который почти наверняка будет гораздо меньшим. А чем меньше кораблей, тем труднее подлодке замаскироваться на их фоне.

Поэтому "Бурлак" вышел на неделю раньше запланированного срока, а темп работ... На самоходном доке пришлось развернуть полноценную реабилитационную клинику для работавших на износ рабочих и конструкторов. Испытания одних систем шли параллельно с доводкой других, и чем дальше, тем тяжелее становилось на душе у капитана подлодки. Понадобится чудо, чтобы аппарат, не прошедший даже нормальных ходовых испытаний, выполнил столь тяжелую и опасную миссию. Иногда Илиону было стыдно перед самоотверженными строителями "Пионера", надрывавшимися на немыслимо тяжелой и напряженной работе. Понятно, что время экипажа еще не пришло, а когда придет - работа и быт подводников ужаснут любого. Но все равно тяжело жить в относительной праздности, когда другие изматывают себя ради общей цели.

Закрывая за собой внешнюю дверь, Крамневский вновь вспомнил яростные споры, что кипели вокруг выбора субмарины. Можно было использовать испытанную, надежную "невидимку" с анаэробным двигателем Стирлинга, но предельный срок в двадцать пять суток непрерывного нахождения под водой все-таки показался недостаточным. Никто не мог сказать, что ждет лазутчика "на той стороне", поэтому приходилось рассчитывать на полную автономность и работу исключительно на глубине, под термоклином - границей соприкосновения слоев воды разной температуры, которая искажает акустические волны, исходящие от гидролокатора и, соответственно, затрудняет обнаружение субмарины.