Харьюнпяа и кровная месть
Шрифт:
Харьюнпяа оторвал руку от ступеньки и схватился за следующую, подтянул ногу, потом другую — лестница под его тяжестью громыхала, как отдаленный гром, его вдруг бросило в пот, даже по лбу потекло.
— Тьфу, дьявольщина!..
Звук лестницы изменился.
Харьюнпяа поднял глаза. Карниз был над ним всего в нескольких десятках сантиметров — он видел волнистый край черепичной крыши с уходящей куда-то деревянной лестницей, на уровне его глаз было чердачное окошко, в глубине которого дремали два сизоватых голубя. Они прижались друг к другу, и в их маленьких голубиных мозгах, может быть, теплилась
Тотчас же загрохотала жесть, птицы захлопали крыльями. Харьюнпяа пригнул голову, что-то задело его волосы, в воздухе закружились пыль и птичьи перья — пушинки, точно живые, в нерешительности парили в высоте, а потом тоже отправились куда-то, где сгущаются сумерки и ничего уже не видно.
Харьюнпяа уставился на перекладину: сажа лежит ровным слоем, следы от башмаков кончились. Только рядом с его правой рукой виднеются два узких светлых пятна, точно след лихорадочного прикосновения руки. Харьюнпяа осторожно приложил к ним свою ладонь. Пятна оставлены большим и указательным пальцами. Тот, кто поднимался здесь до него, добрался до этого места.
2. «Гаспар Арицага Эйбар»
— Вот здесь.
— А не раньше? Мы слишком близко…
— Нет. Я помню тот камень, он похож на копыто.
— Ну, раз так…
Парни свернули с дороги. Полы их пиджаков взметнулись, каблуки застучали по земле. Пистолет в боковом кармане Вяйнё, словно предостерегая, ударил его по бедру. Вяйнё остановился, укрывшись за молодой рябинкой, и прислушался.
Онни прошел вперед. Совсем рядом что-то царапалось и шелестело — звук был очень легкий и торопливый, то ли ветер, то ли какой-нибудь зверек, может быть, птица.
По дороге, с которой они только что свернули, кто-то шел: под ногами, точнее, под двумя парами ног шуршал гравий. Потом послышалось хихиканье и раздался низкий мужской голос — это, наверно, та же парочка, которая останавливалась возле пляжа; девица позволяла себя лапать на виду у всех, на ней было коротенькое платье, открывавшее колени, когда она поднимала руку.
Музыка доносилась теперь не просто отчетливо, а даже громко — так, как она всегда слышится из танцевального зала с открытыми окнами, если между тобой и залом остается всего лишь какой-нибудь лесок или строение. Контрабас равномерно ухал: думп-думп, а голос певца дребезжал, как жесть, и разобрать можно было всего несколько слов:
«Никогда не… е… шипо-овник…»
Вяйнё, раздув ноздри, сделал глубокий вдох, коленные связки у него дергало, словно в них вселился какой-то бес.
Только теперь он до конца осознал, что они на чужой территории.
Никто из их рода не бывал здесь годами, если не считать того, что они с Онни забежали сюда днем, — чтобы заранее приглядеться к месту. Но тогда это было безопасно, казалось почти игрой.
Онни был очень честолюбив. Он рисовался даже перед Вяйнё, хотя в этом и не было нужды — они отлично знали друг друга, были почти как братья.
Всего две недели назад Онни освободился из тюрьмы. Его посадили в Турку за неуплату штрафов, выручить
— Вяйнё! — Это был не возглас, а всего лишь горячий шепот, но он дошел сквозь тьму, точно Онни стоял рядом. — Вяйнё!
Вяйнё сунул руку в карман, нащупал оружие, повернулся, но не двинулся с места. Городской шум достигал его ушей и вызывал воспоминания о доме — так же слышался шум транспорта у них на Гористой улице. С удивлением он почувствовал, что не уверен в себе, как человек, находящийся в комнате, где движутся какие-то тени.
Может быть, следовало дома дать понять, что они с Онни не шутят и не просто так болтают. Кто-нибудь им помешал бы — Севери во всяком случае. Может, и Миранда или даже Рууса. Все шло бы по-прежнему, даже приятно, и он продолжал бы ходить к Улле.
— Эй, Вяйнё!
Пальцы Вяйнё ощупали оружие — оно показалось ему большим и неуклюжим. Да таким оно и было: едва влезло в карман и оттягивало его теперь своей тяжестью.
«Гаспар Арицага Эйбар»…
Это звучало, словно древний язык или заклинанье, приносящее удачу. Это была марка оружия, его имя, которое значилось на рукоятке, — «Гаспар Арицага Эйбар». Вяйнё зашагал по вьющейся тропинке, усыпанной рано опавшими листьями, прямо к невысокой вершине холма. Онни стоял уже там.
— Он в зале! — шепнул Онни, его лицо улыбалось, он был возбужден, как спортсмен, выходящий на финишную прямую. — Я смотался вниз… В окне кто-то мелькнул… Я подумал — кто это? Это был Фейя. Точно он, Фейя, сын Хулды и Манне. Ошибки быть не может. Где ты там замешкался?
— Хотел проверить, нет ли на дороге плоскостопых.
— Они пешком не ходят. Да и плевать нам на них, они в таких делах ничего не смыслят, дурачье.
— А еще там кто-нибудь есть?
— Нет, наверно…
— Есть или нет?
— Не видал я других. Почем мне знать, может, среди белобрысых…
Они постояли молча.
Оставалось метров пятьдесят. Спуск с холма к танцевальному залу шел через заросли березок и сосен высотой в рост человека. Музыка, смешанная с шумом голосов и выкриками пьяниц, отчетливо раздавалась в лесу.
Вяйнё стало всерьез страшно — а вдруг там собралась вся Фейина компания? Об этом они совсем не подумали. А их только двое. Он почувствовал, что Онни тоже заколебался, и понял, что сейчас еще не поздно как бы мимоходом сказать:
— А может, все-таки пойти к Лимингантам? Стоит этим ребятам лишь слегка намекнуть, как Криворотый все расскажет Фейе, и тот так струхнет, что целую неделю не решится даже сапоги натянуть.
— Сейчас мы ему покажем! — сказал Онни хрипло, и по его голосу Вяйнё понял, что минута упущена, что отступить теперь все равно что признаться в трусости. Он подумал, что в голосе Онни, пожалуй, прозвучало желание разжечь в себе злобу, которой в нем не было — сейчас, во всяком случае. — Давай сначала по глоточку?..