Хасидские истории. Поздние учителя
Шрифт:
Рабби Моше-Лейб имел обыкновение ездить на ярмарки, а там он внимательно высматривал, не нуждается ли кто-нибудь в его помощи. Как-то был случай, что все торговцы оставили свои прилавки и побежали смотреть представление группы жонглеров и фокусников, бросив скотину прямо на торговой площади. Телята, оставленные без присмотра и мучимые жаждой, понурили головы. Заметив это, рабби взял ведро с водой и принялся поить животных, будто он всю жизнь не занимался ничем другим. Тут вернулся один из торговцев, который, увидев человека, ухаживающего за телятами, обратился к нему с просьбой присмотреть и за его животными. «Они там, в одном из переулочков, – сказал
Рабби из Сасова имел обыкновение навещать всех заболевших в своем городе; он ухаживал за больными, заботился о них и проводил с ними много времени. Как-то он сказал: «Если человек не готов отсосать гной из язв больного ребенка, то он даже не на полпути к вершинам любви к ближнему».
Как-то в Йом Кипур хасиды собрались в доме молитвы в ожидании рабби, который должен был прочесть Коль Нидрей. Но время шло, а он так и не появлялся. Тогда одна из женщин сказала про себя: «Они, видать, не скоро начнут, напрасно я так спешила. И мой ребенок остался один дома. Сбегаю-ка я и взгляну: не проснулся ли он. Я ведь ненадолго, всего на пару минут».
Она побежала домой и еще у двери услышала, что дома все тихо. Она осторожно приоткрыла дверь – и увидела рабби, который держал ее ребенка на руках. По пути в дом молитвы он услышал детский плач, вошел в дом, взял ребенка на руки и пением убаюкал его.
Рабби Моше-Лейб был очень высокого роста и крепкого телосложения, однако длительная болезнь подорвала его силы. Но даже если он, ложась в постель, страдал от болей, то все равно он вставал каждую полночь, выходил из спальни твердой походкой и произносил слова плача по Иерусалиму. Вот почему хасиды говорили, что слова «Песни Песней»: «Стучится друг мой» [43] сказаны о нем. Несомненно было, что голос Божественного присутствия звучал в его сердце и пробуждал его ото сна.
43
Песнь 5:2
Рабби Ѓирш из Жидачева был наслышан о необычном поведении рабби из Сасова в полуночное время. Как-то ему довелось быть гостем в его доме, и он решил воспользоваться таким случаем. В полночь он увидел, как рабби из Сасова надел крестьянскую одежду, вышел в заснеженный двор, взял несколько поленьев, сложил их в вязанку и взвалил себе на спину. Затем он вышел со двора, и рабби Ѓирш последовал за ним, в трескучий мороз, на окраину ночного городка. Там рабби Моше-Лейб остановился у жалкого домишки и сбросил с плеч свою ношу. Его ученик прокрался к окошку и заглянул в скудно обставленную комнату. Печь выгорела и погасла. В кровати лежала женщина, с видом отчаяния прижимая к груди новорожденного младенца.
Тут в комнату вошел рабби из Сасова. Рабби Ѓирш увидел, как он подошел к кровати, и услышал, как он сказал ей на русинском языке: «У меня есть вязанка дров на продажу, и мне не хочется нести ее дальше. Не купишь ли ты ее по сходной цене?» Женщина ответила: «У меня в доме ни гроша». На это рабби сказал: «Я зайду за деньгами в другой раз. Бери дрова, бери». Но женщина возразила: «Что мне с ними делать? Я не смогу их наколоть, да у меня и топора нет». Рабби из Сасова ответил ей: «А об этом я сам позабочусь». С этими словами он вышел из комнаты, взял свой топор и принялся колоть дрова.
И рабби Ѓирш услышал, как, раскалывая поленья, рабби Моше-Лейб произносил слова плача по Иерусалиму от имени праматери
Как-то рабби из Сасова принимал у себя дома двух певцов. Пели они превосходно, но – и это нередко бывает с такими людьми – они оказались горазды на проказы. Жена рабби подала ему кофе, а певцы ухитрились выпить его и налили в кофейник простой воды. Больше кофе в доме не было, и рабби остался без горячего напитка. Его жена очень рассердилась на этих шалопаев и в сердцах сказала: «Зачем ты водишься с этими певцами! От них одни только неприятности!» На что рабби ответил: «Их прекрасные песни отзываются в моем сердце, после чего я в состоянии услышать пение ангелов».
У рабби Моше-Лейба была соседка, чьи дети умирали один за другим, не доживая до года. Как-то она пришла в дом цадика и стала жаловаться его жене: «Бог, дающий тебе детей для того только, чтобы тут же их забрать, – это недобрый Бог. Это жестокий Бог!» Жена рабби Моше-Лейба принялась стыдить ее: «Ты не смеешь так говорить! Тебе следует сказать: „Мы не в состоянии постигнуть Божественную милость, и все, что Он ни делает – Он делает к лучшему“».
«Вовсе нет», – отозвался рабби, который слышал этот разговор. Он вышел к женщинам и сказал: «Тебе не следует примиряться с судьбой. Ободрись, женщина, и соберись с силами. Через год ты родишь сына, а во благовременье я устрою для него свадебную церемонию». Так и случилось.
Рабби Моше-Лейб говорил: «Нет такого свойства человеческой души и нет таких человеческих способностей, которые были бы даны человеку напрасно. Ведь даже низменные и дурные свойства человека, если их возвысить, могут быть пригодны для служения Богу. Так, например, возвысив высокомерную самоуверенность, мы поднимаем ее до веры в справедливость Божьего пути. Могут спросить: а для чего же дано отрицание самого существования Бога? И такое может быть возвышено – путем благотворительности. Если кто-то придет к тебе с просьбой о помощи, не следует отделываться благочестивыми словами вроде: „Уверуй в Господа и обратись к Нему со своими бедами“. Нет, следует вести себя так, будто Бога нет, а ты – единственный человек в мире, который в состоянии помочь просящему».
Рабби Хаим из Цанза рассказал эту историю: «Мне еще не исполнилось трех лет, когда в Бродах, где я родился и жил, вспыхнул большой пожар, и моя нянька, подхватив меня, перебралась в Сасов. Она пробыла там со мной до конца праздника Суккот. В Симхат Тора, последний день праздника, рабби Моше-Лейб из Сасова имел обыкновение приходить на рыночную площадь со всеми прихожанами. В этот день, как и обычно, были расставлены столы и скамьи, все расселись за столами, и рабби – да будет благословенна его память! – принялся обносить всех собравшихся медовым напитком. Женщины тоже пришли на рыночную площадь полюбоваться этим зрелищем, и моя нянька пришла вместе с другими, неся меня на руках. Рабби сказал: “А женщины должны стоять здесь”, – и они повиновались, и моя нянька вместе со всеми. А я вытянул шею из-за плеча моей няньки и внимательно смотрел. Я смотрел так внимательно, что до сих пор помню все, мною виденное».