Хасидские истории. Поздние учителя
Шрифт:
Шломо-Лейб из Ленчицы
«Когда я был ребенком, – рассказывал рабби Шломо-Лейб из Ленчицы, – я умолил все части своего тела не делать ничего, кроме того, что должно делаться по воле Бога. Все они согласились – все, кроме глаз. И тогда я сказал, что не стану открывать глаза, и так лежал с закрытыми глазами. Когда моя мать спросила меня, почему я не встаю, я не стал ей отвечать, и она побила меня палкой. Я тогда спросил у глаз, готовы ли они теперь дать свою клятву – но они снова отказались. Мать побила меня еще, и так сильно, что глаза сжалились надо мною и сказали: “Ладно”. И тогда я смог встать с
Рабби Цви-Элимелеха из Динова спросили, в самом ли деле они с рабби Шломо-Лейбом из Ленчицы остаются верными друзьями, несмотря на свою принадлежность к разным школам. На это он ответил: «Как же может быть иначе! Когда мы с ним были учениками рабби Мендла из Риманова, все так боялись нашего рабби, что не осмеливались и глазом моргнуть в его присутствии. Но он, Шломо-Лейб, сняв башмаки, плясал в одних чулках на столе рабби, прямо перед его носом, а тот сидел и смотрел на него, не говоря ни слова».
Рабби Яаков-Ицхак из Пшисхи по прозвищу Йеѓуди (что означает «Еврей») однажды сказал своему другу рабби Калману из Кракова, что среди его учеников есть один, в чьем лице явно виден Божественный образ. Рабби Калман взял свечу и пошел в дом учения, где обычно спали ученики. Он внимательно вглядывался в их лица, но не нашел никого, про которого можно было бы такое сказать.
Когда он сообщил своему другу о безрезультатных поисках, тот сказал: «Но ты, наверное, не смотрел за печкой». Они вместе отправились в дом учения и за печкой нашли юного Шломо-Лейба. Рабби Калман долго вглядывался в его лицо при свете свечки. «И в самом деле, – сказал он наконец. – И в самом деле».
Проучившись некоторое время в Люблине и Риманове, рабби Шломо-Лейб почувствовал особую симпатию к Йеѓуди, который сказал ему: «Самый лучший способ покаяния – стать странником и беглецом». И потому рабби Шломо-Лейб решил в глубине души своей стать странником и беглецом.
Много лет спустя хасид, живший в Ленчице, приехал к рабби Мендлу из Коцка. Рабби спросил его: «Как там ваш рабби Шломо-Лейб?»
«Я виделся с ним перед самым отъездом», – ответил хасид.
«Он по-прежнему бодр и весел?» – спросил рабби из Коцка. – «Да», – сказал хасид. «Вот так оно и бывает, – с грустью сказал рабби из Коцка. – Те, кто были в юности странниками и беглецами, потом не теряют веселья и бодрости».
Рабби Ицхак из Ворки однажды спросил рабби Шломо-Лейба из Ленчицы: «Почему твои хасиды всегда выглядят подавленными и упавшими духом?»
Тот ответил: «Известно ли тебе, что мои хасиды – из числа тех четырехсот человек, что отправились в изгнание с Давидом и о ком сказано: “все угнетенные, и все теснимые заимодавцами, и все недовольные”» [129] .
129
I Сам. 22:2
Когда сын рабби из Ленчицы был маленьким, он как-то увидел рабби Ицхака из Ворки за молитвой. Изумленный, он прибежал к отцу и спросил, почему это цадик молится тихо и бесхитростно, без малейшего вдохновения.
«Плохому пловцу, – разъяснил ему отец, – приходится делать резкие движения, чтобы только не потонуть. А искусный пловец ловит волну, и она несет его сама».
Иссахар-Бер из Радошиц
Внук
Вскоре они добрались до Варшавы, где должны были встретиться с губернатором. Прибыв в губернаторский дворец, они увидели, что он окружен стражей, не допускающей никого без письменного разрешения. Рабби Моше-Лейб спросил моего деда: “Что я должен им сказать?” Дед ответил: “Надо сказать на их языке: ‘Puszczaj!’ Это означает: ‘Пропустить!’, а также ‘Отпустить!’”.
Рабби Моше-Лейб, человек огромного роста, подошел к одному из стражников и громовым голосом крикнул: “Puszczaj!” Неизвестно, что произошло далее, но возможно, что рабби из Сасова крикнул: “Puszczaj!” и самому губернатору, потому что все заключенные, за которых они хлопотали, были освобождены».
В юные годы рабби Иссахар-Бер был очень беден. Был год, когда ему пришлось поститься не только перед Йом Кипуром, но и после, а когда настал Суккот, у него не было денег, чтобы встретить праздник должным образом. Он оставался в доме учения и после молитвы, поскольку знал, что дома все равно нет еды. Но его жена продала все еще остававшееся у нее драгоценное украшение, не сказав ему об этом ни слова, и на вырученные деньги купила халы и свечи для праздничного стола, а также картошку.
Ближе к вечеру, когда рабби вернулся домой и вошел в сукку, он обнаружил там накрытый стол и не мог скрыть радости. Совершив омовение рук, он сел к столу и принялся с аппетитом поедать одну картофелину за другой, поскольку уже не первый день провел впроголодь. Однако осознав, насколько он поглощен едой, рабби Иссахар-Бер немедленно взял себя в руки. «Берчик, – сказал он самому себе, – ты вроде бы и не в сукке сидишь, а прямо-таки в горшке с картошкой». И не съел больше ни кусочка.
Рассказывают.
Однажды в юные годы Иссахар остался буквально без гроша и не ел несколько дней кряду, поскольку ему было не по нутру жаловаться кому бы то ни было на свое положение. И вот как-то к вечеру, почувствовав, что вряд ли ему удастся еще долго протянуть в таком состоянии, он решил, прежде чем ослабеет окончательно, пойти в микву. В те дни городская миква в Радошицах была в глубоком подвале – ступеней шестьдесят или семьдесят. Он разделся до рубашки и пошел вниз по ступеням. Вскоре он услышал странный шум – будто кто-то хлопал ладонью по воде. Иссахар продолжил спускаться, а плеск становился все слышнее и слышнее, словно несколько человек били по воде ладонями. Иссахар-Бер замедлил было свои шаги, но потом продолжил спуск. Тут порыв ветра задул его фонарь. В темноте страшный шум внизу стал еще слышнее. Иссахар увидел какие-то странные существа, бросившиеся ему наперерез. Он поспешно скинул рубашку и нырнул в воду. И тотчас же стало тихо. Последнее, что он услышал, было будто кто-то сказал: «Упустили!» и прищелкнул пальцами. Иссахар-Бер несколько раз подряд окунулся с головой. Затем он вылез из воды, поднялся к выходу и отправился домой. Перед его домом он увидел повозку, груженную мешками с мукой и еще какой-то провизией. «Рабби Иссахар-Бер? – спросил возница. – Мне велено доставить вам все это».