Хайбах: Следствие продолжается
Шрифт:
Чтобы сразу же окунуть вас в события пятидесятилетней давности, в ту атмосферу насилия, жестокости и настоящего садизма, необходимо ознакомиться с свидетельским показанием Дзияудина Мальсагова, в тот период работавшего заместителем наркома юстиции Чечено-Ингушской АССР. По воле судьбы он стал очевидцем и главным свидетелем хайбахской трагедии.
Статья Инги Преловской «Преступление войск НКВД при изгнании чеченцев и ингушей зимой 44-го» в «Известиях» в марте 1992 года дает нам подлинную картину того, что было.
В книге вы найдете данные судмедэкспертизы, показания
Когда это издание было подготовлено к печати, Указом Президента 4P Д. Дудаева было учреждено специальное судебное присутствие по рассмотрению уголовного дела по геноциду в отношении чеченского народа. Обвинительное заключение, зачитанное на этом необычном судебном процессе, мы решили включить в книгу.
Работа над этим выпуском велась на протяжении очень короткого времени. В связи с этим составители просят читателей не быть слишком взыскательными к нашей книге.
СРОК ДАВНОСТИ — НЕ ПРИМЕНЯЕТСЯ
(Материалы уголовного дела)
ТАК БЫЛО ВОЗБУЖДЕНО ЭТО ДЕЛО
Сам я чеченец. Родился в Киргизии, хотя должен был родиться не там, в чужом для меня краю, а в предгорном чеченском селе Сержень-Юрте.
Будучи еще ребенком узнал, что принадлежу народу, который насильственным образом был выслан в эти края. За что — я не знал. По моим детским соображениям считал, что это неизменная участь чеченцев. К этому выводу я пришел, слушая многочисленные рассказы стариков.
Я помню, меня больше всего интересовали поезда: мы жили недалеко от станции. Машинистов поездов я знал почти всех и они все знали меня. Часто брали в кабину паровоза, катали по разъездам. Они были добры ко мне, называли ласково «чечененком», и я тоже считал их своими.
Но были у меня и другие прозвища: «звереныш», «враг народа». Слышал часто и такое: «Чеченцы предатели и бандиты».
Я в тот период впервые услышал от старших, что в горах Чечни, при выселении, сожгли большое количество людей, а уже после возвращения домой и слово Хайбах. Впоследствии, работая помощником прокурора в г. Урус-Мартан, более подробно узнал о трагедии Хайбаха.
Впервые об этом настойчиво начал говорить Саламат Гаев, учитель русского языка и литературы из села Гехи-Чу. Его интересовал факт сожжения людей не только как учителя. В тот трагический день он потерял десятки близких родственников.
Помню в 1989 году в печати стали появляться статьи о нашем выселении, о трагедии в Хайбахе, об умерщвлении нетранспортабельных больных в Урус-Мартановской больнице, о других чудовищных фактах геноцида в отношении нашего народа. Позже, в августе 1990 года, когда появился ряд статей о трагедии Хайбаха, прокуратурой города Урус-Мартана было осмотрено место происшествия. Было установлено место захоронения трупов и извлечены их останки.
Я знал, что все наши действия по делу находятся под контролем первого секретаря Чечено-Ингушского обкома КПСС. Расследование по делу находилось в зависимости от политических событий: при нормализации обстановки в Чечне расследование тут же затухало, напоминая тлеющий уголек. При наступлении оппозиции вновь появлялась активность. Оживлялась и пресса: в печати появлялись публикации, описывающие события в Хайбахе. Видимо, партийные функционеры и в этом искали политические дивиденды.
Передо мной прошло множество свидетелей по хайбахскому делу. Все они люди преклонного возраста. Их показания окрашены в самые мрачные краски — мучение, голод, холод, смерть родных и близких, мертвые аулы, опустевшие горы. Загублена жизнь сотен тысяч ни в чем не повинных чеченцев.
Часто вспоминаю их рассказы. Жуткая тишина в горах: ни мычания животных, ни лая собак, ни клубящегося дыма над жилищами. Все кругом словно вымерло. Даже природа почувствовала эту трагедию: высохли родники, заросли дороги… Вдоль железной дороги, ведущей в безвестность, наподобие обрывков шпал, на белом снегу были разбросаны черные трупы чеченцев. Тюрьмы и лагеря переполнены «врагами народа» — чеченцами. Больных и беспомощных поглощала снежная степь Казахстана. И каждый свидетель этого ада задавал вопрос: «За что такое наказание?»
Вспоминали и рассказывали свидетели с болью, делали долгие, тягостные паузы с тем, чтобы справиться с волнением, жилистыми руками вытирали слезы с преждевременно состарившихся лиц. — Зачем, — спрашивали они меня, — солдаты стреляли в животных: лошадей, коров, овец, почему убивали собак и кошек? Зачем? Ведь они не исповедуют ислам, их не причислишь ни к какой вере. Животные ни в чем не были повинны перед Советской властью.
За содеянные бесчинства чеченцы не озлобились, не замкнулись в себе. Свидетельство тому слова Ахмеда Мударова (в книге есть его свидетельские показания). Этот человек, жизнь которого тесно переплетена с трагедией Хайбаха, во время допроса сказал:
— Весь русский народ не могу обвинить. Среди солдат были и добрые и злые люди.
Согласитесь, для того, чтобы произнести эти слова человеку, у которого на глазах расстреляли семью, нужно иметь неимоверную терпимость.
…Уголовное дело, которое мы возбудили, было неугодно руководству. — Зачем ворошить прошлое? — говорили коллеги. А когда в ходе расследования появились архивные документы, подтверждающие геноцид в отношении нашего народа, дело в спешном порядке затребовали для передачи в прокуратуру военного гарнизона. Требования эти становились все настойчивее. Я знал, что после его передачи в военную прокуратуру, дело это больше не увижу. Поэтому стал постепенно копировать документы, находящиеся в нем.