Хайноре

Миллер Ронни

— Но он мой защитник! Мы просто… дружим…

— Дружите? — ведьма оскалилась и вскочила на ноги, будто волчица, которой ткнули в нос факелом. — Врешь мне? Мне?! Дружите! Ха! Видно поэтому ты так взревновала? Видно поэтому тебя так мучает мысль — а вдруг они там ласкаются, как любовники? Верно? Так ты подумала? Нет, не лги мне опять. Я знаю. Всё знаю. Мы связаны, помнишь? Я уже в тебе! Я слышу твои мысли! Ты думала, что я с ним резвлюсь? Тешусь? Думала, как он лезет ко мне под юбку? Представляла, как я его ублажаю? Признайся!

Лира молча

глотала слезы, ей было невыносимо стыдно, стыдно издать даже малейший звук, стыдно поднять глаза, стыдно думать о чем-то кроме своей вины… какая я дура… как я могла так думать о ней… как я могла сомневаться…

— Я не достойна!.. — Валирейн упала на колени перед Альмой, обняла её ноги, и разрыдалась в голос, едва способная говорить. — Я… я… я такая дура… я не… не достойна… не достойна тебя… твоей любви и преданности… я слабая… глупая…

— Хватит! — Не голос — удар хлыстом. — Я просила тебя признаться, а не оправдываться.

— Да… я… думала так… я признаюсь… признаюсь.

Леди Оронца дрожала страшной, крупной дрожью, она все ещё не осмеливалась поднять глаза, она вцепилась в Альму, как цепляется моряк за мачту тонущего корабля. Но дрожь внезапно стихла, когда ей на голову мягко опустилась рука.

— Хорошо. Хорошо, что ты призналась. У нас не должно быть секретов друг от друга. Даже когда мысли наши низменны и постыдны. Мы единое целое перед взором Древних. Ты Дитя Лима, а я твой поводырь в этом мире. Не бей саму себя по руке, госпожа. — Альма села рядом с нею на колени и нежно погладила мокрые щеки. Взгляд её некогда такой злой и жестокий, сочился нежностью и теплом южного солнца. — Я твоя. И никогда не предам тебя. И никакой мужчина не встанет меж нами.

Лира улыбнулась, и порывисто обняла Альму, свою любимую дорогую Альму, свое сердце и душу, они навеки будут вместе, всегда, всегда, всегда! Ей в миг стало лучше, чёрные птицы, что скреблись где-то внутри и тревожно шелестели тугими крыльями, утихли, залегли куда-то. Возможно, однажды они снова проснуться, чтобы терзать Лиру с новой силой, но теперь она знала, что стоит ей заглянуть в эти жёлтые глаза, стоит только ощутить её руку на себе, как все стихнет и придёт покой. Как она теперь без неё?..

— Я… обещаю тебе. Нет, клянусь! Клянусь разорванным кольцом на моей руке, что не предам наше дело. Ни за что. Ни ради чего. И уж точно не ради мужчины! — Лира фыркнула точь-в-точь как Альма, и они обе посмеялись этому схожему жесту.

Ведьма шутливо насупилась и дёрнула Валирейн за ухо.

— Как ты вообще могла подумать, что я захочу покувыркаться с каким-то деревенским простачком, сосланным гвардейцем? Уж не знаю, чем он так пришёлся тебе по душе, но если бы я и хотела с кем-то возлечь, чтобы унять свои природные зовы, то выбрала бы мужчину иного толка.

Лира возмущённо толкнула ведьму в плечо.

— А что с ним не так?! Ну да, он простой… Зато мужественный! И не болтает попусту, как всякие придворные хлыщи! И вообще… он… что-то в нем есть… но

он мой защитник и только!

Ведьма засмеялась.

— Ну ладно, раз так. Пускай играет в защитника, если тебе так хочется. Если тебе так нравится ходить по краю бездны. Ходи. — Альма усмехнулась, поигрывая бахромой, свисающей с балдахина. Волчьи глаза хищно щурились. — Всё одно, что не случается в твоей жизни, то испытание, ниспосланное Древними. Может, этот твой гвардеец призван соблазнять тебя с истинного пути. Может, Папа Ромох так проверяет твою преданность и любовь. — Ведьма качнул плечом. — Почём мне знать?

Валирейн насмешливо фыркнула, точь-в-точь как Альма и поглядела на неё так же хитро. Играется с нею, как и со всеми, проклятая ведьма. Но у неё многому можно поучиться, особенно, когда дело касается хитрости. А хитрость — это то, чего Лире всегда не доставало…

***

К обеду Лира выбрала платье изумрудного бархата, с нежными серебристыми манжетами из лифантийского ажура, узор королей, как его называли. В их первый официальный обед с женихом леди Оронца хотела предстать во все оружии, царственно, но без излишеств, к тому же и Альма сказала, что густо-красный наряд, второй из подаренных сестрой, лучше приберечь для ужина.

Прислуживать за обедом им должны были слуги самого лорда, и это немного огорчило Лиру, очень уж она привыкла за месяцы пути к тому, что Сорка и Альма всегда рядом, что именно они хлопочут об её завтраке, обеде и ужине. Но являться к лорду со своими порядками было бы дурным тоном, а об этикете Валирейн знала едва ли не с люльки.

— Значит, тебя не будет рядом, — со вздохом заключила Лира, когда ведьма воевала с её корсетом. — Жаль, было бы здорово. У тебя хорошее чутье, вдруг Древние ниспошлют какие-то знаки, смогу ли я их растолковать… вдруг Папа Ромох уже вселился в него…

— Что ж, какое-то сходство определённо есть, Папа Ромох тоже не прочь приложиться к горячительному… Но я видела твоего лорда сегодня утром, и не почувствовала никакого потустороннего присутствия. Возможно, Древние ждут какого-то особенного момента, стечения событий или движения звёзд… Я поговорю с ними, когда ты уйдёшь на обед. Если только эта старая змея мне не вздумает помешать, потрясая знаменем Отца, — Альма пренебрежительно кивнула в сторону Сорки, которая готовила для Лиры платье, расправляя его на широкой постели.

Сорка снова стала тихой и печальной, как тогда, когда узнала, что её дочь не поедет вместе с ними на север. Видно, она поняла, что её предостережения не возымели никакой силы и опять замкнулась в себе. Это тоже кольнуло Лиру. Ей отчего-то было стыдно, будто она предаёт не слугу, а родную мать. Может, это сила молока, коим Сорка вскормила её в далёком детстве?

— Не волнуйся, госпожа, — маленькая рука легла на её плечо, такая горячая, что казалось прожжет сорочку. — Я уйду в сад или найду какую-нибудь всеми забытую кладовку и поговорю с Древними. Я сделаю это для тебя, чего бы оно не стоило.