Хазария
Шрифт:
– А я ведаю, – отозвался сидевший напротив купец с подстриженной бородой, – что на порогах то греческое посольство печенеги не тронули, а шедших следом варяжских купцов ограбили подчистую, так-то! А варяги не вам, темникам, про то сказывать, лучшие воины, не чета греческим!
– И я про то реку, не к добру эти стратигосы. Пока они на наших землях свободно ходят да с кочевниками якшаются, быть от сего ничего доброго не может, жди одни пакости! – заключил Притыка.
– А я до сих пор ту Славянскую дружину забыть не могу, – хмуро сказал Веряга и отодвинул от себя блюдо с огромным осетром, которого он даже не попробовал.
Скоморохи,
– Что о грустном думать в сей день, – вмешался Притыка, – нынче полнолетие Святослава, а не тризна!
– Верно! – поддержал старый Горицвет. – Нынче Святослав стал главой Руси. Он многое успел к своему полнолетию: и троим сыновьям-наследникам отцом стал, и с печенегами и хазарами бился, рану получил, и всегда в первых рядах шёл, последним ложился и первым вставал, труда ратного не чурался. Слава нашему князю! Гридни, несите греческого вина!
– Слава князю! – грянул дружный возглас молодых темников.
– Слава! – зазвенело над столами. – Слава нашему Святославу!
Святослав поднялся, воздел руку, призывая к тишине, а когда гомон стих, произнёс:
– Много слов добрых о себе да о матери моей услыхал я сегодня, за то дякую всем. А ещё благодарю тех старых друзей и наставников, что помогли мне постичь науку воинскую. Прежде всего тебя, вуйко, – обратился он в сторону Свенельда, тот согласно кивнул. – И желаю вознести хвалу отцу моему, славному Игорю, – продолжил Святослав, – и дедам Рарогу и Олегу Вещему, и всем предкам великим нашим, коим стремиться буду достойным стать. И дружине киевской, без которой славы и чести князю не сыскать, поклон, благодарность сердечная и трижды слава!
– Слава! Слава! Слава! – воскликнули в едином порыве дружинники и гости, вскакивая из-за стола и вздымая к сварге свои чаши и кубки.
Застолье вновь оживилось.
Никто вначале не обратил внимания на быстро вошедшего и остановившегося у порога юношу. Однако его бледный вид, учащённое дыхание и стоявшие в очах слёзы заставили постепенно умолкнуть весь шум. Взоры обратились к вошедшему, в котором многие узнали отрока, отосланного Святославом с поручением к Великому Могуну. Это ещё больше насторожило присутствующих.
– Стряслось что? – спросил Святослав.
Отрок низко поклонился, и слёзы закапали на пол.
– Служитель Великого Могуна, что принял от меня чашу в Требницу, решил испить из неё вина во здравие твоё, великий княже…
– И что? – поторопил Святослав.
– А когда испил, тут же упал замертво, знать, чаша сия была отравлена…
Гул и выкрики перекрыли его слова. Все вскочили с мест, хватаясь за мечи.
– Они не могли далеко уйти! – воскликнул Святослав. – Стременной, коня! В погоню!
Через миг никого из воинов уже не было в гриднице, – припав к шеям скакунов, они мчались вслед за Святославом.
Хазарских купцов и посланников настигли у Пущей Водицы. Опьянённые яростью, многократно усиленной хмелем и жаждой мести, дружинники уничтожили обоз: изрубили весь небольшой хазарский отряд, вспороли тюки и перевернули возы. Только лошадей забрали с собой.
И, лишь возвращаясь, заметили, что над землёй уже поднялась Заря нового дня.
– Надо было хоть
– Что спрашивать, и так ясно, что из Каганата сей след тянется, – мрачно отвечал Веряга. – А посланники могли и не ведать ничего, им поручили передать череп, они и передали, хотя подробностей мы уже никогда не узнаем…
Весть о том, что хазарские посланцы пытались отравить молодого князя в день его полнолетия, Перуновой молнией разлетелась по Киеву и околицам. И хотя знали люди, что боги славянские уберегли Святослава и он со товарищи покарал тех вероломных гостей у Пущей Водицы, однако ж теперь с ненавистью глядели на каждого из хазарских купцов, что стояли с товарами на киевском Торжище.
Старый Боян сидел на привычном месте и, перебирая струны гуслей, проникновенно пел:
Ой, да как после славных веков да Трояновых, Когда мы пятнадцать веков Вечем правились, Да пришли к нам злые хазарины, Да уселись на нашу шеюшку, Да и взяли нас в кабалу. И мы триста лет гнули спинушку, Пока сокол-князь Олег да с варягами Киев-град наш освободил. А народы Вята с Радимою До сих пор на хазар работают. Днесь же те хазары коварные Думу чёрную да замыслили, Чтоб свет-князя нашего отравить, Да к рукам прибрать нашу землюшку, А богов и град Киев, славянушки, Да хазарскому Ягве отдать!Множество людей собралось вокруг Бояна, слушая и негодуя. Возмущённые кияне рекли друг другу:
– Ишь, подлые, сколько лет землю Русскую в ярме держали, а теперь, когда мы отпор им даём, князя нашего отравить вознамерились…
– Видно, опять Киев-град воевать удумали!
– Всех их бить надобно, до единого, чтоб неповадно было!
Началось всё из-за причины малой: не сошлись в цене киянин и хазарский купец. Слово за слово, один сказал обидное, другой тем же ответил. А кияне уже, как улей встревоженный, и без того готовы были разорвать хазарских гостей на части…
И пошло в ход всё, что попалось под руку, – жерди, палки, камни, а больше всего кулаки, которыми кияне отменно владели.
Не зря и плата-руга за удар кулаком была большей, чем за удар палкой. Затрещали лавки хазарские, полетел товар на землю. Вначале мальчишки, а потом и иные взрослые, пользуясь суматохой, стали хватать упавшее добро и растаскивать кто куда. Хазары же, падая наземь с разбитыми скулами и носами, продолжали цепко держаться за свой товар. Кияне не могли бить их лежачих, то считалось не по Прави, потому поднимали, ставили на ноги и отхаживали по рёбрам. Наверное, иных и вовсе убили бы, да наскочил Сторожевой полк и разогнал драчунов. Кияне разошлись по домам, а хазарские купцы, умывшись и сменив изорванное платье, снова отворяли лавки и раскладывали уцелевший товар, стараясь улыбаться распухшими от побоев губами.