ХАЗАРЫ (Историческая поэма для устного чтения в трех частях )

БЕССОНОВ (Пинчуков) Борис Иванович

 СОБОР ВО ВРЕМЯ СМУТЫ

 Когда терзают землю злые смуты,  Разруха городов, безлюдье деревень...  В такие судьбоносные минуты  Грех для славян апатия и лень!  В такие дни судьбой дано славянам  Набатом собирать земли Собор,  В беде родство вдруг вспомнивших иванов,  Прервавших мелочный сословный вечный спор.  Четыре сотни в нем:  Одна — Душа народа:  Учителя! Духовенство, монахи...  А в Красной сотне знать. Славян порода.  Хранители земли  В законности и страхе.  А в Белой сотне — воины, дворяне,  Жизнь не жалевшие за целостность державы,  А в Черной сотне соль земли — крестьяне,  Оплот могущества, бессмертия и славы.  А в Черной сотне — русские купцы,  Богатство нации, послы ее товаров,  Рабочие, посадские жильцы,  Строители домов, дворцов и храмов.  Их звали Черной сотней свысока.  Но что без их согласия — Собор?  И их державная кормилица — рука —  Умела, если надо взять топор.  А сотен несогласие — беда!  Бунт Черной сотни яростным ударом  Ответит на обиду господам,  Испепелит Державу злым пожаром.  И потому соединяла вера  Бояр, крестьян, духовенство, дворян  Цари

соборные нам до сих пор примером  Объединения в набатный час славян.  Собором призван был спаситель Рюрик,  И Дмитрия собор направил к Дону,  Им избран Ярослав — лукавый умник  И Михаилу —  Он отдал корону!  Сегодня вновь беда!  В Державе зреет Смута!  Вновь мечется в отчаянии народ.  Вновь судьбоносная для всех славян минута  Соборности и Единенья ждет.  Заступники!  И ты, о Вседержитель!  Благословите вновь собрать Собор.  Избранников его благословите  Решить России судьбоносный спор.  Учителя:  Распутин! Достоевский!  Белов! Мефодий! Кожинов! Бахтин!  Столыпин! Рокоссовский и Флоренский!  Татищев! Пушкин! Бунин! Карамзин!  Аввакум! Сергий! Тихон! Чивилихин!  Донской! Корнилов! Суриков! Рублев!  Вавилов! Клюев! Лермонтов! Деникин!  Саровский! Чехов! Павлов! Королев!  Шукшин! Тальков! Шаляпин и Суворов!  Кутузов! Невский! Мусоргский! Крылов!  Твардовский! Гоголь! Нестеров! Платонов!  Аксаков! Пришвин! Бехтерев! Лесков!  Пожарский! Шафаревич! Менделеев!  Васильев! Нилус! Соловьев! Рубцов!  Олег! Чайковский! Корин! Сабанеев!  Блок! Ломоносов! Жуков! Васнецов!  Учителя!  И ты, о Вседержатель!  Благословите вновь собрать Собор.  Избранников его благословите  Решить России судьбоносный спор.  Соборные избранники народа!  СОБОР -  Не место деланья карьер!  У Вас в руках державная Свобода  И многим поколениям пример!  И принимая новые законы  Услышьте стон хранителей земли  Замученной нечерноземной "ЗОНЫ"  Что как РОССИЮ предки берегли.

ПРОЛОГ К ЭПИЛОГУ

 Дедушка

 Мой дед был память многих поколений.  Знал летописи древних мусульман  И разбирался в тонкостях учений  Язычников, евреев, христиан.  Читал он скальдов песенные эдды,  Предания германцев и датчан,—  В них наших предков битвы и победы  Слагаются в историю славян.  Мечтал об этом написать он книгу,  Но шел террор и было не до книг  Вел Ленин революции интригу,—  Страшнейшую в истории интриг.  Дед понимал: на это нужно годы,  Чтоб излечить от бешенства Россию,  Чтобы опомнились заблудшие народы  И прокляли незванного Мессию.  И понимая роли в этой драме,  Из рук не выпуская револьвера,  Служитель музам и прекрасной Даме  Не изменил присяге офицера.  Да, он стрелял! И тем приблизил час,  Когда прекрасная, как женщина нагая  Вернулась Правда, исцеляя нас,  Насилие и ложь ниспровергая.  Он истреблял кровавых палачей,  Распространявших вирус большевизма  И проклинавших в тысячах речей  Понятия: Россия и Отчизна.  А где ж Вы, дедушки ровесники седые,  Хранители истории народной?  Не шли за ним из нравственной Гордыни?  Презрели его в позе благородной?  Прекраснодушно стоя выше схватки,  Непротивлением убийства освятили!  Не прокляв Ленина кровавые порядки,  Народ безмолвием своим осиротили!  Когда мой дедушка Вас звал на злую битву,-  Боялись Вы восстать против народа?!!  Но не народ то был,—  Забывшая молитву,  Толпа иуд и каторжного сброда!  Сегодня снова воздух пахнет кровью!  Моих ровесников не утихают споры:  Опять зовут к врагам идти с любовью  И принимать покорно приговоры.  Но кто же право дал судить потомков Буса,  Олега, Рюрика, Вандала, Святослава...  Потомкам тех, кто распинал Иисуса,  И кем распята русская держава.

 МОЙ РОД

 Мы будем помнить много поколений  Как род наш нес кровавый, тяжкий крест  Через ГУЛАГ:  И тридцать лет мучений,  И каждый обыск, следствие, арест...  Россию мы иудам не отдали!  Но в нимбе из тернового венца  Ушел мой род в неведомые дали  Туда, где нет начала и конца.  Из ста мужчин осталось только трое:  Отец, мой сын и я. Спасибо Ленин!  Не все ушедшие из нас были герои,  Но не было! —  Упавших на колени.  Я палачей —  Как нечисть ненавижу:  На Бога!  Руку поднявшие хамы.  И письма брата деда из Парижа  Еще одна страница этой драмы.  ПИСЬМА ИЗ ПАРИЖА  (Памяти Юрия Дмитриевича)  Пятьдесят шестой в России был надеждами богат,  В этот год из-за границы нашел деда его брат,  Написал. Прислал проспекты внетявок своих на память,  Плакал: "Больше не увижу Петергофскую весну...  Как мечтали, брат мой милый, Родину собой прославить!  Не на то отдали силы. А теперь пора ко сну.  Я по памяти рисую зиму русскую в Смоленске,  Осень в нашей деревеньке, летний полдень на Дону...  Здесь же братец все чужое: реки, долы, перелески...  Как мне горько, что не дома, не в России я умру.  Впрочем, cher ami, стреляли мы недаром по чекистам.  Видишь, вот они и сдали. Грядет русский ренессанс.  Книгу ты прочел едва ли на своем пути тернистом  О побеге соловейком. Как использовал я шанс.  Прочти, брат, мне интересно отзыв знать специалиста,  Ее многие читали: Рузведьт, Чемберлен, Де Голль...  Впрочем, в ней они искали приключенья Монте-Кристо,  Ну а ты увидишь сразу, как рвала мне душу боль.  Помнишь Пасху в Петрограде, Апфельбаума ловушку,— [38]  Приказал он офицерам регистрацию пройти.  Мы тогда с тобой решили, что берет он нас на мушку,  Не пошли. С той самой Пасхи  Разошлись наши пути.  Тебя брали на квартире латыши и два еврея,  Дворник рассказал. Их трупы  Он отвез потом в чека.  Потерял тебя я в Смуту. Злое для России время.  А нашел только сегодня. И прошли с тех пор века...

38

Весной 1918 г. Е—Г.А. Алфельбаум (Г.Е.Зиновьев), диктатор Петрограда, потребовал регистрации всех офицеров царской армии и лиц дворянского происхождения. Все, кто подчинился этому указу, впоследствии были расстреляны.

 Высылаю тебе книгу. Дай ее прочесть и внуку.  Смотрит

с карточки мужчиной он в сбои тринадцать лет..  Бедный дедушка! Не понял он тогда простую штуку:  Не пришла на Русь Свобода.  До сих пор ее здесь нет.  Изгнан был отец с работы. Мать уволили за книгу.  Хоть ее и не читали; Не видали никогда.  "Сын,— сказал отец,— прорвемся! Покажи в кармане фигу,  Найдем новую работу.  Это горе — не беда.  До войны бывало хуже: нас не брали в институты, [39]  А евреи шли потоком, без экзаменов туда.  Вот тогда мне выпадали, сын, тяжелые минуты,  И еще в войну. А это —  Не беда, а ерунда."  Не прочел я книгу. Письма  Брата деда из Парижа  Будят память, как отрывки.  Строки длинного письма.  А теперь уж не дополнишь. Никогда а не увижу  Лейб-поручика лихого и опасного весьма.  В Сен - Буа он спит. В могиле. Пухом будь ему земля.  Как его любви к России...  Не хватает у Кремля!

39

По декрету "о борьбе с антисемитизмом", принятому ВЦИК в 1918 г. евреи более 20 лет пользовались преимущественным правом поступления в ВУЗы и огромными льготами при обучении в них. Русские, напротив, были ущемлены различными ограничениями. "Результаты этого декрета ощущаются до сих пор (непропорционально большое представительство евреев среди лиц с высшим образоваиием, в науке; низкий уровень науки и техникии в СССР и т.п.)

 ОТРЫВКИ ИЗ ПИСЕМ

 Воздух пахнет Смутой, кровью и тоской.  Я на перепутье. Выбор не простой:  Повернешь налево —  Продотряд, чека, —  Выгребать заставят хлеб у мужика.  Жидо-комиссары, нет на них креста!  Я на этом хлебе  Вижу кровь Христа.  Повернешь направо — золото погон, —  Российская слава — незабытый сон.  Если путь не выберешь, — здесь найдешь конец:  Слева ли, да справа ли, —  Но найдет свинец.  Белому движению каркают беду.  Но мее решение:  Направо я пойду.  Пусть немногочисленны белые, полки,—  Все же мне привычнее с правой бить руки.  Редкую профессию имею,— военлет,  Белому движению послужит самолет.  На Дону восстали: долой большевики!  Прилечу с патронами,— держитесь, казаки!  Привезу с Кубани порох и табак,  А кому не хватит — повоюет так.  Привезу рассказы тех, кто был в чека,—  Чтобы понимали, что ждет там казака.  Шлепнули Подтелкова, первый был палач,  Штокмана,— бывают же злодеи!  Потом заколодило,—  Хоть кричи, хоть плачь!  Тонко рассчитали иудеи:  Пешкой был Миронов,— наивный идиот!  Казаков смиривший сказочкой о рае,  Пулю получивший от Бронштейна в лоб, [40]  Ленину писавший:" Правды я желаю..."  Еще неизвестно: чья 6 тогда взяла?

40

По приказу Л.Д. Бронштейна (Л.Д. Троцкого) Ф.К. Миронов, командарм "2-ой конной армии", сыгравший решающую роль в нейтрализации казачества, после того как "сделал свое дело" был арестован и расстрелян без суда (в 1920 г)

 Казаки пошли бы на столицу!  Улестил Миронов: "Зачем нам та Москва?  Наше дело вспахивать землицу."  На кругу кричали:  — Он природный, свой!  — Верить нам Миронычу с руки!  — Ваше благородие! Погоди! Постой!  — Не пойдут за белой костью казаки!  — Много шибко грамотных!  — Нам от них бяда!  — Мы державы становой хребет!  — Довели Рассею до ручки господа!  — Что нам та присяга?!  — Давно царя уж нет!

 * * *

 В этом вся трагедия!  Роковой просчет.  Мы пуповину оторвали от народа.  За честь и привилегии нам предъявили счет.  Поплатилась русская порода!  Лишь один Столыпин понимал народ,  Неотрывен был от его плоти.  Мы же  Покушениям вели лениво счет,  А не впряглись помочь ему в работе.  Страшная расплата! Бедная страна.  Как разъели твою плоть газеты!  Ты обезоружена и разобщена.  Время русским вновь давать обеты!

 * * *

 Горько Дон раскаялся! Да поди, верни  Тех, кто был расстрелян по оврагам.  Дон краснел от крови  В страшные те дни,  Не доверив страшный счет бумагам.  Убивали зверски женщин и детей,  За пол—года "расказачили" пол-Дона  По указу Свердлова и других вождей,  Для которых русские —  Особый вид назема.  До последних дней  Я летал на Дон  Им возил лекарства, порох и патроны.  И с небес я видел  Словно страшный сон  Вольницы казачьей,— России похороны.  Кончилось горючее. Мои верный револьвер  Пулю шлет за пулей. Стреляет офицер.  Их пыталось шестеро взять меня живьем.  Но не зря поют они:  "И как один умрем!.."  Крымская республика.  Лубок да картон.  В комиссара. В кожанку  Последний патрон.  На шаланде выгребли за синий горизонт,  Только не у Врангеля был мой последний фронт.  Восемь лет я парией скитался по Руси  И шептал затравленно:  "Спаси и пронеси!"  В день святой, родительский  На кладбшде пленен  Двадцать шесть этапов  По дороге в СЛОН.

 * * *

 Снова в рабство обратили Русь поганые хазары.  Эх! Зачем Екатерина их поверила мольбам?  Ведь из Библии известно, как они губили страны,  А она заразу эту за сервиз впустила к нам..  Зря сенаторы читали ей заветы Святослава:  "Иудей России нужен или мертвый, или раб!"  Но премудрая царица хитрости не распознала,  Били упыри на жалость!  Ну а в этом русский слаб.

 * * *

 В тюрьмах слуг тех адовых —  Избавленьем — смерть.  Но назло чекистам сумел я уцелеть.  Подобрал компанию: пять сорвиголов.  Шлепнули охрану и махнули в Соловков.  Утлый челн монашеский  На север правил, в лед.  Долго там искали нас, да кто во льдах найдет?!  А потом Норвегия, Англия, Париж!  Книга, как проклятие. И в кармане шиш.  Книге не поверило левое дерьмо.  Сыпали угрозами за письмом письмо.  Франс, Фейхтвангер, Шоу и Ромен Роллан  Предали анафеме: Клевета! Обман!  Сам иуда Горький написать был рад,  Что в СЛОНе дом отдыха для зэков, райский сад.  Ужас тридцать третьего. Воероссийский стон.  Вся держава русская превратилась в СЛОН,  А евреи кушали фрукты и кишмиш! [41]  А евреи ездили в Лондон и Париж!

41

См., например, воспоминания Л.Я.Гинзбург (матери писателя В.Аксенова) "Крутой маршрут" о том, как им хорошо жилось в эти страшные для России годы: горничные в накрахмаленных чепчиках, фрукты, роскошные дачи в Крыму и т.п. (о том же И.Эренбург "Люди. годы, жизнь").