Хэда
Шрифт:
запели в лагере.
Ударили отбой.
С утра день был жаркий и безветренный. Цветы распускались во множестве вокруг лагеря, весь пустырь покрылся полевыми тюльпанами, на горах проступали по вырубкам саранки, такие же, как в Сибири и на Амуре, в садах, не теряя цвета, держались красные камелии.
Матросы медленно выходили из лагеря.
Ты, моряк, уедешь в дальне море,МеняВыходила вторая рота:
Эх, наш товарищ вострый нож,Сабля-лиходейка...Выходи, вражина лютый,И-их, нам судьба – индейка...Путятин, как и японские власти, не желал уходом шхуны «Хэда» привлекать внимание населения. Евфимий Васильевич полагал, что лучше всего сделать вид, будто уходишь опять на испытания. Но слух разнесся, и на пристани столпился народ. Путятин решил, что уж нечего скрываться: шила в мешке не утаишь!
В этот сияющий день трап перекинут на стоявшую у берега, у самого причала, красавицу «Хэда». Воздух, море и горы спокойны и чисты. Только Фудзи в вуали тумана и какого-то огорчения. Множество лотков и лавчонок раскинуты на берегу, любому из матросов торгаш даст что-то из мелочей, чиновники запишут, чтобы присчитать к долгу, который оплатит Россия потом за все сразу. В этот час все напоминало матросу о том, как мы веселы, удалы, сильны и бесстрашны, прощаемся, идем на войну!
У трапа отряд матросов с мешками и оружием ожидает команды на погрузку. Сначала пели что-то очень храброе, а теперь переменили песню.
Ей-ей,ух-ха-ха,Так мы и гуляли,Так мы и гуляли... –повторял хор.
А потом на гауптвахтуВсе мы и попали, –продолжает запевала.
Все мы и попали...Пение становилось залихватским.
У самого трапа со счастливейшей улыбкой сидит, поджав под себя ноги, старик Ичиро. Он в темном халате. Около него чашечки и бочка сакэ.
– Всех угощаю! Иди! Иди! – кричал Ичиро. Он сам подвыпил. Чувство радости не покидает его, хотя вот-вот может смениться огорчением. Они уходят! – Иди! Сюда! – Лицо старика морщилось от умиления. Он угощает от всего сердца, бочку купил на собственные заработанные деньги и желает лично отблагодарить.
В море отплыва-аем,Эй, эй, ух-ха-ха...В море отплываем.– Всех угощаю! – кричал Ичиро.
...И мусмешек оставляем,Эй, эй, ух-ха-ха.Мусмешек оставляем......Прощай, хэдская гора,Нам в поход идти пора...– А ты? – с пьяным злом тихо сказал старик плотник подошедшему к нему начальнику полиции Танака.
Метеке сам изрядно выпил сегодня. Он очень зол на Путятина. Куда он спрятал монаха? Сколько японцев увезет –
– Зачем вы все браните полицию? – с обидой спросил Танака. – Разве полиция не нужна?
– Нужна! – согласился Ичиро. – Очень уважаем...
– Зачем же издеваться? Мы исполняем государственное дело.
– Мы любим полицию. Если бы не полиция, то разбойники могли бы убить мою жену, сжечь мой дом, грабить безнаказанно! Нарушать порядок. Тюрьма – тоже хорошо!
– Зачем же они будут тебя грабить? – с подозрением спросил Танака. – У тебя же ничего нет...
Ичиро хотел сказать, что если бы полицейские были богами, то хорошо. Еще бы лучше! А вы назначены для пользы, но всегда все перепутаете. Вас развелось слишком много, и вы потому стали опасны, получается не полиция, а сами разбойники.
Ичиро этого не сказал и не мог подобрать слов, он молча подумал все это, выразительно глядя в лицо метеке, и спросил:
– Понял?
– Да, понял... Правда! – согласился метеке, так как не мог сказать по должности, что не понял, он все понимал, все знал!
– Ну и глупо! – молвил плотник.
Метеке ощерился пьяно, не находя слов.
– Меня теперь нельзя наказывать. Я – рыцарь!
– Какой же ты рыцарь? Из категории «пешая нога». Это смешно – такого урода называть «быстрая нога». Пешие буси очень мелкие, самый низкий разряд.
– У меня теперь есть фамилия... Только если вы сможете выхлопотать, чтобы мне приказали самому себя резать. А голову мне рубить уже нельзя.
– Нет, можно!
– Но этого не бывает! Только что возвели и наградили – и сразу чтобы убить...
– А зачем ты здесь, около иностранного трапа? Знаешь, что тебе может быть за это?
– Пусти, а то я тебя... Отойди...
– Не смеешь!
– Не могу ответить.
– Почему?
– Кто знает, тот молчит. Все несчастья изо рта...
– О-о!
На пристань подошел еще один отряд из лагеря. Вскоре всем позволили разойтись и смешаться с уходившими товарищами. Сначала слышался общий негромкий говор. Потом в многолюдном кружке грянули веселую:
Из-под дубу, из-под вязу,Из-под вязова коренья,Ах, калина,Ах, малина...Песня перебивала песню:
...Никого я не спросила,Кроме сердца своего,Увидала – полюбилаИ умру, любя его... ...Буйный ветер зашумел,Белый парус забелел,Ну, прощай, моряк, прощайИ, как звали, поминай...– Ты что сделал? – спросил Танака.
– Я слепой. Я не видел, кто стоит на трапе.
– А-а! Ясно! Ты слепой?
– Да.
– А корабль видишь? – спрашивал Танака.
– Да. Корабль вижу.
...Эх, д-на морях нужней всего-оД-нам буты-ылки и с-стаканы.Р-ранят ли из нас кого,Эх! Вино залечит раны!