Хэлло, дорогая
Шрифт:
Он сел за руль, бросил взгляд на плюшевого белого тигра, которого оставил на заднем сиденье, и завёл Плимут.
— Как у тебя здесь здорово, — Конни осматривалась в салоне. Она восхищённо провела пальцами по белой обивке двери. — У отца тойота, и там далеко не так же круто. И чисто. Как часто ты убираешься?!
— Хочешь поговорить об этом? — уточнил Хэл. — Пристегнись, тыковка.
Плимут чуть поддал назад, потом выехал с парковки. Он был массивный, длинный и здоровенный, как корабль, как чёртов «Титаник» в порту, но Хэлу хватило двух движений, чтобы выкрутить руль и попасть на пустую дорогу. Люди не спешили
— До Хэллоуина три дня.
— Ага, так и есть.
— Так вот, — неловко сказала Конни, — я подумала… ты не хотел бы отпраздновать его со мной?
— М?
Казалось, Хэл не расслышал. Он вскинул брови, бегло расстегнул пальто. Под ним была красная рубашка, на две пуговицы спущенная с груди. Конни подумала, как ему идёт красный цвет: откинув голову на кожаный подголовник, она ждала, что скажет Хэл.
— Прости, тыковка, — он изобразил печаль на лице. У него всегда получалось очень правдоподобно лгать. — Но тридцатого я уеду по работе в другой штат. Мы могли бы выпить кофе, когда вернусь, что скажешь?
Он знал, что этого не случится, и на языке стало горько.
— Скажу, что жаль, — проронила она. — А кем ты работаешь?
Хэл махнул рукой полной женщине, которая стояла на выезде с парковки. Она, в синей будке и такой же синей форме, нажала на кнопку и подняла шлагбаум, махнув приветливому красивому водителю. И Плимут тотчас с рыком подался на волю, на широкую трассу. Под колёсами быстро замелькал серый асфальт; по правое крыло теперь пролегала тропа к океану, слева были убранные к скорой зиме поля. Хэл уточнил, не дует ли Конни из окна. Когда она ответила «нет», нехотя ответил на её вопрос:
— Так, ничего особенного, у меня свой мелкий бизнес. Достаточно того, что на жизнь хватает.
— Деловой человек — Хэл… — она сморщила нос. — У тебя есть второе имя, интересно?
— Есть, — неохотно сказал Хэл. — Конни, куколка, ты собираешь на меня досье?
— Я хотела бы знать о тебе больше, — призналась она, накручивая на палец каштановую прядь. — Готова рассказать факт за факт из жизни. Ты мне — свой, я тебе — свой.
— К чему?
— Чтобы лучше понять друг друга. — Она отвернулась к дороге и добавила. — Если, конечно, ты хочешь.
И вот теперь уже Хэл попал в ловушку. Он хотел, но не собирался рассказывать о себе много правды. Очень давно никто из его жертв не спрашивал с такой лёгкой непосредственностью, кто он и чем занят: всегда либо говорили о себе, либо уточняли, насколько хорошо продвигается его бизнес и с чем он связан, чтобы выудить информацию, сколько денег он может потратить. Хэл морщился и отвечал про валюту и биржу. В сочетании с его небрежным ухоженным видом эти магические слова действовали на женщин успокаивающе. Конни свернула с этой дорожки и в лоб предложила: честность за честность! Что ж. Хэл потёр подбородок и кивнул.
— Тыковка, я не против. Давай поболтаем. Дорога всё равно длинная.
— О’кей, — просияла Конни и повозилась в кресле. — Что ж, мистер Оуэн, тогда имейте в виду. Чтоб ответы были честными, будем отсчитывать на каждый по десять секунд. Готовы?
— Десять секунд, что так мало?
— Такие правила: иначе будешь
— Хитро, хитро.
— Ну что? Позволите задать первый вопрос?
— Тебе бы телевикторины вести.
— Брось, Хэл, для этого я должна набрать футов сто двадцать и превратиться в усатого дядьку среднего возраста в полосатом жилете, — закатила глаза Конни. — Итак. Имей в виду, вопросы сложные.
— Я весь внимание, — сказал Хэл и посмотрел на Конни. — Что, сомневаешься? Давай, я готов.
— Но отвечай честно!
— Разумеется, тыковка. А как иначе. Большие маленьких не обижают.
Конни вспыхнула. В голове пробежали далеко не те мысли, которые можно было бы честно сказать вслух без смущения, но она почти сразу взяла себя в руки.
— Ладно…
Констанс закусила губу и обвела взглядом темнеющий небосвод. На багровое октябрьское небо наплывали огромные свинцовые тучи. Они казались колоссами, бросавшими переменчивые тени на землю. Солнце быстро спряталось за ними, уползая за горизонт и погружаясь в кипящую кромку океана.
— Назови своё второе имя. Давай,
Хэл. Ты сознался.
— О Боже, — скривился Хэл. Чуть поднял верхнюю пухлую губу, обнажив коралловую десну и ровные белые зубы. — Ты решила сразу бить по больному.
— А что? — улыбнулась Конни. — Что не так-то?
— Ничего. За исключением того, что я стараюсь им не пользоваться.
— Тебе оно не нравится?
Хэл метнул в неё взгляд, полный страдания. Констанс развеселилась.
— Ты обещал быть честным! Отвечай.
Он промолчал, побарабанил пальцами по оплётке руля. Конни улыбнулась и начала считать:
— Раз. Два. Три…
Хэл нехотя буркнул:
— Ловэл.
Конни пожала плечами и плотнее запахнулась в плащ. Ей почему-то стало зябко, или мурашки пробежали по спине совсем не из-за ночной прохлады? Она помолчала. Нерешительно коснулась губ прежде, чем сказать — её привычка, когда смущалась:
— У тебя очень красивое имя, ты знал?
— Может быть, — равнодушно сказал Хэл. — Оно подошло бы романтичному французскому подростку, или парню с Манхэттена, или английскому студенту какого-нибудь там Оксфорда, не знаю — это вот вполне. Но я рос в Нью-Джерси, в Мысе Мэй, Конни, и это не лучшее имя для парня вроде меня. Звучит нелепо, и надо мной вечно потешались другие ребята. И я их понимаю: Ловэл, Господи, — он покачал головой. — Оно мне в принципе не подходит и не нравится. Я не выгляжу как человек с таким именем. Потому что оно не моё.
«Это чудесное имя. Так его звали бы, будь он жив. И я бы звала его к завтраку: Ло, быстрее! Или опоздаешь в школу! Но из-за тебя этого никогда не случится, Хэл. И в этом твоя вина». Мама в его воспоминаниях говорила это всегда тихим голосом.
— А мне нравится. — Откуда-то издалека заявила Конни. — Мама тебя так называла?
— Никогда, — резко сказал Хэл и повторил, уже тише, словно эхо. — Никогда.
На чём он остановился? Ах, да. Мама всегда говорила, что это его вина, и, поскольку это его вина и его крест, то нести их всю жизнь — тоже ему. И говорила ещё, что тот, другой, был бы куда лучше него, но вспоминать теперь бесполезно: Хэл его убил. Он убил его, а потом присвоил себе его имя. Но от этого им не стал. Так и остался ничтожеством, которое убивает даже самых любимых, самых близких, плоть от плоти.