Хент
Шрифт:
Лала в ужасе смотрела на свечу. Разгоряченное воображение живо представило ей печальную историю сестры. Вместо могилы она видела черный шатер курда в глухом ущелье гор. В шатре сидела Сона, лицо которой выражало ужас и отчаяние. В руках она держала чашу с ядом и то подносила ее к губам, то отстраняла. Долго выбирала она между смертью и жизнью. Вот подошел к ней курд — ее похититель; Сона поднесла чашу с ядом к губам, перекрестилась и выпила…
Глаза Лала были устремлены на белую могилу Сона, но воображение рисовало уже другую картину: перед ней предстали хитрое, наглое лицо Томаса-эфенди и дикое разбойничье лицо Фаттах-бека. Девушка задрожала всем
— Нет! — громко вскричала она, — я не пойду к Сона, я боюсь смерти…
В этот момент чья-то рука нежно легла на ее плечо и послышалось ее имя: «Лала» Девушка не сразу очнулась.
— Лала, — повторил голос. — Я не пущу тебя к Сона… я спасу тебя…
Обернувшись, она увидела Вардана. — Да, спаси меня, — дрожа всем телом заговорила она, — спаси, уведи меня в другой край… здесь очень плохо…
Молодой человек сел рядом с ней. Оба молчали, от волнения не находя слов. Лала находилась еще под впечатлением созданных воображением картин, наведших на нее ужас. Вардана мучил вопрос, почему эта невинная, неопытная девушка так горячо умоляла увезти ее в чужой край, когда здесь ее так любили?
— Чем плох этот край? — спросил он.
— Плох, очень плох! — ответила она. — Видишь эту могилу? Знаешь, кто там лежит?
— Знаю…
— Известно ли тебе, какой смертью умерла она?
— Известно…
— Я не хочу умереть так, как умерла Сона. Вардан, я боюсь яда… боюсь могилы…
Глаза ее снова наполнились слезами.
— Лала, почему ты думаешь, что тебя ждет судьба Сона? — спросил молодой человек, взяв ее за руку. — Это был печальный случай, который бывает не со всеми девушками. Зачем думать, что то же самое ждет и тебя?
— Я об этом думала… всегда боялась и была настороже с того дня, как начала понимать, почему меня одели мальчиком… Здесь быть девушкой — значит быть наказанной богом, особенно, если девушка недурна… Послушай, Вардан, была у нас девушка соседка, славная такая, я ее очень любила. Мать постоянно била ее за то, что она родилась красивой и хорошела с каждым днем. «Ты, говорила ей мать, непременно принесешь несчастье на нашу голову». И Наргис, так звали ее, плакала каждый день. Мать не позволяла ей ни умываться, ни причесываться, и ходила Наргис совершенно ободранная. Но все-таки курды похитили ее. На днях я встретилась с ней. Ах, как она бедняжка подурнела… Она сказала мне: «Степаник, очень плохо быть женой курда», — и заплакала…
При этих словах заплакала и сама Лала. Потом, немного успокоившись, спросила:
— Вардан, ты ведь увезешь меня отсюда?
— Увезу, будь спокойна.
— Увези скорее. Бели пожелаешь, я хоть сейчас пойду с тобой, куда захочешь!..
— Потерпи несколько дней, лала, пока я поговорю об этом с отцом.
Сидя в темноте, они долго беседовали, пока печаль не уступила место чувству любви.
XIX
После бессонной ночи Вардан проснулся поздно. Его несколько бледное лицо сияло радостью.
Дудукджяна в комнате он не нашел, его дорожная сумка лежала в углу. «Куда он ушел?» — подумал Вардан. С первого же дня знакомства с Дудукджяном Вардан видел в нем неопытного юношу, которого нужно было беречь и опекать.
Сыновья Хачо ушли в поле. Сам он отправился вслед за ними. Женщины хозяйничали. Все были заняты делом, за исключением Айрапета, который хотел повидаться с Варданом. Он надеялся услышать от него что-нибудь относительно
Когда Айрапет вошел в комнату, Вардан спросил его:
— Куда ушел мой новый друг?
Поняв, что речь идет о Дудукджяне, Айрапет ответил:
— Странный какой-то твой друг! Поднялся до восхода солнца, надел высокие сапоги и, взяв свой посох, ушел, даже не позавтракав. На наш вопрос, куда идет, он только кивнул нам головой.
— И куда же он направился? — спросил Вардан беспокойно.
— Да не знаю… Я видел его в деревне, он остановил оборванную босую девушку, которая шла за водой, и спросил ее, почему она так плохо одета. — «Ведь в твои годы непристойно так одеваться». Девушка ответила, что она дочь бедных родителей. Тогда Дудукджян вынул из кошелька золотую монету и отдал ей. Я думаю, это были его последние деньги.
— Вполне возможно, — ответил Вардан задумчиво. — А потом куда он пошел?
— Потом он подошел к группе крестьян, которые только вышли из церкви и говорили между собой о новых налогах. Дудукджян вмешался в разговор и начал объяснять им, что они платят правительству больше, чем следует, и что вообще они мало думают об общественных делах. Говорил он много о приходских школах для мальчиков и девочек, о каком-то товариществе, которое поможет крестьянину, о каких-то кассах, откуда всякий мог бы взять деньги за небольшой процент… Да о чем только он не говорил!
— Что же отвечали ему крестьяне? — спросил с любопытством Вардан.
— Крестьяне посмеялись над ним, побормотали что-то, и никто ничего не ответил. Один из них только заметил своему товарищу: «Чудак какой-то! Хент!».
— Слава богу, не один я чудак, — сказал Вардан смеясь. — Я думал, что только меня называют чудаком. — Дальше?
— Потом один из крестьян пригласил его в трактир, на рюмку водки, Дудукджян принял приглашение, и они вошли в трактир. Там сидело много пьяных… Дудукджян начал угощать их всех, но сам ничего не выпил. Он заговорил опять о положении крестьян и о причинах их страданий — говорил отец горячо и много. Я даже расчувствовался от его слов. Но крестьяне слушали равнодушно. Один из них начал расспрашивать Дудукджян а — какую он занимает должность, какой имеет чин, и когда узнал, что он не служит, грубо заметил: «Чего же ерунду болтаешь!..»
— Да, чтобы повлиять на эту массу, нужно быть непременно мюдиром, каймакамом или же мюльтезимом, вроде Томаса-эфенди. Какое значение имеет в их глазах обыкновенный образованный человек!.. — сказал Вардан грустно. — Ну рассказывай, рассказывай… Это интересно.
— Я взял его за руку, — продолжал Айрапет, — и почти силой вывел из трактира, опасаясь скандала. На улице он мне сказал: «В таких местах скорее и ближе можно изучить народ, — пьяный бывает откровенен и легче открывает свою душу»… Мы продолжали идти по деревне. Через плечо Дудукджяна висела сумка с какими-то книжками; он раздавал их всем встречным. Некоторые из крестьян отказывались, говоря, что они неграмотные, а другие брали книжки, хотя тоже не умели читать. Одного из них я спросил, зачем он берет ее, если не знает грамоты. «Бумага пригодится дома, может понадобиться матери на табак», — ответил он. Лицо Вардана стало еще печальнее.