Herr Интендантуррат
Шрифт:
– Это всего лишь миг! – убеждал Крайнев. – Ты же видела. Растворился – и появился снова.
– Это здесь миг! – не согласилась Настя. – Там – месяцы! Там война, стреляют, а ты всегда лезешь под пули…
– Меня нельзя убить, я из будущего.
– А это что! – Настя ткнула в шрам на его плече.
– Подумаешь, царапнуло!
– Если неуязвимый, почему ранило?
– Настя! – сказал Крайнев. – Там Саломатин, твой отец, Валентина Гавриловна, десятки других знакомых нам людей. Они сражаются, погибают, пребывают в голоде и холоде, а я загораю на курорте, в то время как могу им помочь. Когда в банке мне запретили перемещаться
– Возьмешь меня с собой?
Крайнев покачал головой.
– Не разрешат.
– Тогда и тебя не пущу!
Они спорили чуть ли не до утра и уснули непримиренные. Следующий день был предпоследним в поездке, и они провели его на пляже, почти не разговаривая. Вечером, когда Крайнев тоскливо лежал на кровати, Настя вдруг подошла и прильнула к нему.
– Когда отправляешься?
– Не скоро, – сказал Крайнев. – Бюрократическая организация, пока все согласуют. Новый год встретим вместе.
– Да? – Настя заулыбалась и принялась его целовать. – Не обманываешь?
– Чтоб мне сгореть!
– Смотри! Обманешь, сама спалю!
– Я несгораемый! – сказал Виктор, расстегивая ее сарафан. – Уж нас душили-душили, стреляли-стреляли, а мы – вот! Живые и здоровые, веселые и счастливые…
Крайнев ошибся: перемещение отложили до марта. Проблема оказалась не только в бюрократии. Гаркавин отнесся к желанию Виктора чрезвычайно серьезно. Его заставили пройти полный курс подготовки. Учили не только стрелять из всех видов оружия, ставить и снимать мины, маскироваться на местности и организовывать засады, но и немецким речевым оборотам того времени, особенностям функционирования различных немецких учреждений на оккупированной территории, их непростым взаимоотношениям, методам борьбы с партизанами и многому другому. Как потом подсчитал Крайнев, с ним работало больше тридцати человек. Ему пришлось выезжать на полигоны, жить там неделями, что очень не нравилось Насте.
– Зачем все это? – спросил как-то Крайнев Гаркавина. – Ну ладно, немецкая форма, документы, речевые обороты. Но иерархия взаимоотношений между воинскими чинами? Я же не в шпионы…
– Ситуация может сложиться непредсказуемо, следует исключить любую случайность, – спокойно ответил подполковник. – Как руководитель операции я несу полную ответственность за вашу безопасность. Поэтому занимайтесь как следует! Неподготовленного человека на опасное дело я не пошлю.
Гаркавина поддержала Настя.
– Учись! – сказала сердито. – Пусть ты уезжаешь от меня, зато вернешься живой. Саломатин всегда знал, что делать, и внук у него такой же. Не ленись! Меня так учиться заставлял…
Под двойным напором Крайнев сдался и выпускные экзамены сдал на «удовлетворительно». Накануне решающего дня он посетил Федора.
– Вот! – сказал, протягивая конверт. – Здесь завещание и доверенность на депозитные счета в банках. На всякий случай… По закону Настя – единственная наследница, но с доверенностями проще.
– Когда вы настреляетесь?! – сказал Федор, бросая конверт в ящик стола. – Никто ведь не гонит!
Крайнев повернулся и пошел к двери.
– Погоди! – окликнул Федор. – Не волнуйся, Настю не оставим. Ты поосторожнее… Если встретишь отца с мамой, передай… – Федор запнулся. – Ты знаешь, что сказать.
Крайнев кивнул и вышел.
Глава 4
Когда Титу было девять
– Тебе надо учиться, сынок! Землю ты не любишь…
В большой и работящей семье Фроловых Тит был младшеньким. Братья и сестры баловали его. Светловолосый, кудрявый, он с малых лет полюбил взбираться на коленки старших, обнимать и целовать их.
– Лижется, как теленок! – сердилась мать.
– Пусть! – смеялся отец. – Ласковое теля двух маток сосет.
Жизнь подтвердила пословицу. Старшие дети оберегали младшенького от тяжелого крестьянского труда. Мать ворчала, но дети не слушались. Тит получал от старших самые сладенькие кусочки, заботу и защиту, за что платил лаской. Все звали его «Титок». Прозвище закрепилось и осталось навсегда.
Мать велела учиться, Титок послушался. Это было легче, чем работать в поле или ухаживать за скотом. Учеба давалась легко, но Титок ленился сидеть за учебниками. На перемене пробегал глазами заданный параграф, домашние задания выполнял наспех. Удить рыбу в речке или собирать грибы было куда интереснее. Еще Титок любил кататься на санках и играть со сверстниками. Учительница хмурилась, но сердиться на синеглазого и улыбчивого мальчишку не могла. Титок услуживал ей, как мог: стремглав бросался мыть испачканную мелом тряпку, носил за учительницей учебники, честно докладывал о провинностях учеников. Его дразнили «подлизой» и «ябедой», но Титок не боялся: братья Фроловы могли поставить на место любого, задирать Титка мальчишки не смели.
Сельскую школу Титок окончил с отличием, отец посадил его в телегу и отвез в район – продолжать учебу. После революции и гражданской войны страна лежала в разрухе, время стояло голодное, но Титок не бедствовал. После революции Фроловым, как другим крестьянам, прирезали земли, семья не щадила себя в работе, потому и жила сытно. Отец привозил младшенькому в город муку, сало, масло, творог, наказывал учиться хорошо и делиться с товарищами и учителями. Титок делился, но только с учителями. Те принимали продукты охотно – учительский паек был скуден, а цены на базаре – неподъемными. Титок по-прежнему не обременял себя учебой, но его оценки в табеле были самыми лучшими. Школьные годы пролетели быстро, учителя рекомендовали способному ученику идти в институт. Туда принимали только рабочую молодежь, а из крестьянской – комсомольцев. Титок подал заявление и пригласил секретаря школьной организации на обед. Но хмурый и тощий сын сапожника отказался.
– Ты, Фролов, типичный мелкобуржуазный элемент, – сказал сердито. – Правильно товарищ Ленин писал о крестьянстве. Ты и в комсомол хочешь за взятку пролезть. Не получится!
– Я хочу быть передовым! – возразил Титок. – Почему вы меня отталкиваете? Я не виноват, что из крестьян!
– Ладно, – неохотно согласился секретарь. – Походи на собрания, послушай. Понравится, поручение дадим…
Титок стал ходить на комсомольские собрания, где тихонько сидел в заднем ряду и внимательно слушал. Его не привечали, но и не гнали. Титок скоро понял, что от него требуется. Как-то секретарь зачитал директиву из центра, в которой комсомольцев нацеливали на борьбу с пережитком прошлого – религией. Директива вызвала у школьных комсомольцев растерянность: в городе действовали пять церквей и одиннадцать синагог, мещане отличались исключительной религиозностью, а церковные праздники отмечали даже члены партии. Как с этим бороться, никто не знал. Титок попросил слова.