Хевдинг
Шрифт:
— Бей! — проревел я.
Защищаться обычно проще, чем атаковать. Вот и мы приняли первые удары пиратов на щиты, сразу же пытаясь сбросить их обратно на борт снекки. Застучали топоры по дереву, злые крики пиратов начали перемежаться воплями раненых. И наших, и их.
Я вскинул щит, закрываясь от очередного удара, принял чей-то топор прямо на металлический умбон, тут же рванул его вниз, чтобы ударить самому. Что-то прилетело в шлем, из глаз посыпались звёзды и я автоматически закрыл голову щитом, но строя не нарушил. Шлем защитил, хотя ощущение было такое,
И всё же мы теснили их. Не давали прорваться на борт и закрепиться здесь, хоть это и было непросто. Пылкая ярость против мрачной решимости защищаться до конца. И пока что силы оставались равны.
Мы все понимали, что пощады не будет никому. Ни нам, если мы проиграем, ни пиратам, если мы победим, и поэтому все дрались с максимальным ожесточением.
Больше я не подставлялся под удары, вовремя закрываясь изрубленным уже щитом. Зато мой топор то и дело собирал жатву. Пираты явно были победнее нас и намеревались разжиться не только нашим грузом, но и нашими кольчугами.
Вот только мы им этого не позволим.
Нам удалось остановить первоначальный натиск, выбить пиратов обратно на их снекку, но отступать они не собирались. Обе стороны понесли потери, и павшие требовали отмщения, здесь и сейчас.
И теперь уже нам пришлось ломать строй и перебираться через борта сцепленных кораблей, благо, их снекка сидела в воде чуть ниже «Морского сокола», и штурмовать сверху вниз проще, чем снизу вверх. И наши противники не успели выставить собственную стену щитов, так что теперь решала не выучка и дисциплина, а храбрость, сила и личное мастерство.
Теперь в дело пошёл Кровопийца, радостно покинувший ножны, чтобы вкусить свежей крови, в таких поединках лучше фехтовать мечом, нежели охаживать противника топором, словно дубиной. И я обрушился на первого из врагов, на вражеского хёвдинга, который продолжал скалить зубы и улыбаться, пока я наседал на него, оттесняя к противоположному борту.
Он был массивнее и опытнее, я был моложе и быстрее, к тому же его защищала только льняная рубаха, а я был одет в кольчугу. Ублюдок тоже дрался мечом, всё время пытаясь поймать меня на какой-нибудь финт, но я не давал ему подобной возможности. Ежедневные тренировки во время зимовок здорово меня поднатаскали.
Рядом с нами бились и другие, весь бой развалился на серию отдельных стычек, практически поединков, и мы постепенно одерживали верх над местными пиратами. По сравнению с передовыми частями нортумбрийской армии эти пираты казались просто помехой на пути.
Вражеский вождь попытался полоснуть меня по ноге, торчащей из-под щита, и на этот раз я не стал отступать, а наоборот, сделал шаг навстречу, толкая пирата щитом. Дзынькнул металл, его меч встретился с железной полосой в моём сапоге, и он этого не ожидал. Зато я, не теряя времени, добавил щитом ещё раз, оглушая его, а потом Кровопийца добрался до его незащищённого тела, разрубая ключицу и разрезая артерии.
Ноге, конечно, больно, будет здоровенный
Вскоре всё было кончено.
— Расцепляйте корабли, братцы, — выдохнул я.
В этой драке мы не заработали ни богатства, ни славы, наоборот. Только потеряли. Снекка не в счёт, она пойдёт ко дну, личные трофеи тоже. Что хуже всего — в бою среди прочих погиб Гуннстейн. Мы остались без кормчего.
Глава 2
У меня было такое чувство, будто я в этом бою лишился не просто чего-то очень важного, а словно бы я лишился правой руки. Старик и в самом деле был моей правой рукой, а его знания и умения не раз выручали всю команду, и, по-хорошему, после смерти Кетиля надо было выбирать вождём именно его, но по своему характеру Гуннстейн привык подчиняться, а не командовать.
Кроме него погибли и другие, Стюрмир, Гейр, Хаки, Маленький Гудорм, многие оказались ранены. Эти датчане, эти пираты… Напали очень уж невовремя и дрались как черти.
Меня и самого мутило, по мускулам растекалась предательская слабость, такая, что я не мог даже поднять руки, а голова после пропущенного удара болела так, что каждый звук вызывал боль. Я даже не сдержался и блеванул за борт, словно мальчишка, впервые оказавшийся на корабле. На моём шлеме осталась неслабая такая вмятина, и я легко представил, как лопнула бы моя голова, не будь на ней этого самого шлема.
Стало жутковато.
— Клянусь, это люди Рагнарсонов, — произнёс Олаф, раздевая ещё одного убитого пирата.
— Ты их знаешь? — спросил Лейф.
— Впервые вижу, — отрезал Олаф. — Просто чуйка.
— Весть не могла добраться так быстро, — возразил Торбьерн, и все остальные согласно закивали. Всё-таки, мы покинули Англию самыми первыми.
— Ну а кто ещё станет разбойничать в Скагерраке? — буркнул Олаф. — Либо их люди, либо с их ведома.
— Да кто угодно, если он достаточно отчаялся, — сказал Асмунд.
— Говорил же, к северу надо повернуть, — сказал Олаф. — Ещё, кстати, не поздно. Косматый нас примет.
Я хотел что-то ответить, но вместо слов сумел исторгнуть только очередную порцию блевотины.
— Мы вроде уже всё решили, — вместо меня ответил Рагнвальд.
— Разве? — хмыкнул Олаф.
— Да, — выдавил я. — Перетаскивайте всё ценное на драккар, расцепляйте корабли, топите это корыто и сваливаем.
— Тут и ценного-то почти нет, один только парус, — буркнул Кьяртан.
— Хотя бы его тогда берите, — сказал я.
Моряки ловко убрали парус со снекки, который продолжал тянуть оба корабля, свернули, закинули на борт драккара. Забирали всё хоть мало-мальски ценное, всё, что могло пригодиться, а убитых, наоборот, перетащили на пиратское судно. Затем Даг прорубил в его днище дыру, и снекка медленно начала погружаться на дно пролива, оставляя после себя лишь буруны и пену.