Химия смерти
Шрифт:
Куда более неожиданным оказался визит преподобного Скарсдейла. Впечатление от него, признаться, осталось какое-то двойственное, вымученное. Старые разногласия никуда не пропали, и говорить нам в общем-то было не о чем. С другой стороны, меня все равно тронула попытка пастора к примирению. Собираясь на выход, он встал и взглянул мне в глаза мрачно-мрачно. «Ага, сейчас что-то скажет, – решил я. – Что-нибудь сентиментальное. Чтобы закрыть пропасть между нами». Увы, Скарсдейл в конечном итоге просто кивнул, пожелал выздоровления и удалился восвояси.
Единственным, кто навещал меня регулярно, была
Как-то раз, собравшись с духом, я спросил у нее про любовные интрижки Дианы Мейтланд. Дженис и раньше не делала тайны из своего неодобрительного отношения к покойной жене Генри, и теперь, после его смерти, ничего не изменилось. Неверность Дианы всегда была секретом Полишинеля, однако мое предположение, что ее мужа держали за всеобщее посмешище, вызвало бурю негодования.
– Да, все знали, но закрывали глаза, – колко заметила Дженис. – И не ради нее, а ради Генри. Мы его слишком уважали.
Нелепая трагикомедия, честное слово...
К работе в амбулатории я так и не вернулся. Даже после ухода полиции из «Банк-хауса» я не мог в нем оставаться: слишком больно. Пришлось договориться насчет временной подмены вплоть до назначения постоянного участкового врача или до тех пор, пока народ не прикрепится к другим клиникам. Как бы то ни было, я знал, что мои дни в роли манхэмского доктора подошли к концу. Бывшие пациенты заметно ко мне охладели. Для многих из них я по-прежнему выглядел малознакомым пришельцем, да еще и некоторое время находившимся под подозрением. В их глазах – даже сейчас! – мое участие в трагических событиях означало, что ухо со мной лучше держать востро. Прав был Генри. Чужой я здесь.
Чужим и останусь.
Проснувшись однажды утром, я вдруг понял, что пришла пора. Я выставил дом на продажу и принялся наводить порядок в делах. Как-то вечером, когда я паковал последние вещи, потому что утром должен был прийти грузовик, в дверь постучали. К моему удивлению, на пороге стоял Маккензи.
– Можно войти?
Я молча отступил в коридор, провел инспектора на кухню и принялся искать кружки. Под звук закипавшего чайника Маккензи спросил, как у меня дела.
– Нормально, спасибо.
– Без последствий... от наркотика?
– Вроде без.
– Спите хорошо?
Я усмехнулся:
– Иногда.
Налив чаю, я протянул ему кружку. Он принялся увлеченно дуть на воду, избегая поднимать взгляд.
– Знаете... Я ведь понимаю, что вы с самого начала не хотели с нами связываться. – Маккензи сконфуженно пожал плечами. – В общем, мне очень жаль, что я вас вынудил...
– Ничего. Я и так увяз в этом деле, просто до меня не доходило.
– Может быть... но ведь как все обернулось... Ну, понимаете...
– Вы не виноваты.
Маккензи неопределенно кивнул, как бы сожалея, что не сумел сделать большего. Впрочем, не он один это чувствовал.
– И чем же
Я пожал плечами.
– Поищу что-нибудь в Лондоне. А там видно будет.
– Не хотите поработать судмедэкспертом?
Я чуть было не рассмеялся. Чуть было.
– Сомневаюсь.
Инспектор почесал шею.
– Что ж, вас понять можно. – Он взглянул мне в глаза. – Конечно, вам вряд ли приятно это услышать от меня, но все-таки... Может, не стоит торопиться? Есть и другие люди, кому пригодилась бы ваша помощь.
Я отвернулся к окну.
– Пускай поищут кого-нибудь другого.
– И все же подумайте, ладно? – сказал Маккензи, поднимаясь со стула.
Мы пожали друг другу руки. Он уже поворачивался к выходу, когда я кивнул на его родинку.
– На вашем месте я показался бы доктору.
На следующее утро я навсегда оставил Манхэм.
Хотя и не сразу. Меня ждало еще одно прощание, совсем иного свойства.
В ночь перед отъездом мне вновь приснился сон, и я понял, что он – последний. Все оставалось мирным и знакомым, как всегда. За исключением одного важного обстоятельства.
Кара и Алиса покинули дом.
Я бродил по пустынным комнатам, понимая, что мне их уже не увидеть. Понимая, что все правильно, что так и должно быть. Линда Йейтс говорила, что сны так просто не приходят, для них есть причина, хотя вряд ли слово «сон» подходит к моим переживаниям. И теперь, какой бы ни была моя личная причина, ее больше нет.
Проснулся я с мокрыми щеками. Но разве за это меня кто осудит?
Кто осудит?..
Писк мобильника вернул меня к реальности. Выдохнув целое облако пара, я полез в карман. «А, вот кто мне звонит!» – улыбнулся я.
– Привет! – сказал я в трубку. – Ты в порядке?
– Все отлично. Я не помешала?
От голоса Дженни в груди расплылось знакомое тепло.
– Ну что ты, конечно, нет!
– Мне сказали, что ты уже на месте. Как добрался?
– Нормально. Даже согреться успел. Только из машины вылезать не хотелось.
Дженни рассмеялась.
– Ты там долго собираешься пробыть? – спросила она.
– Пока не знаю. Но и лишней секунды тоже не задержусь.
– Это хорошо. А то в квартире уже сейчас как-то пусто...
Я расплылся в улыбке от уха до уха. Надо же, а ведь до сих пор не верится, что нам выпал еще один шанс. Впрочем, я за него благодарен безмерно.
Дженни почти умерла. Точнее, умерла-то она по-настоящему, но те слова, что так меня перепугали, относились к Генри, а не к ней. Впрочем, еще пара минут – и все было бы кончено и для Дженни. Чистой воды случайность, что в суматохе неудачной облавы на мельницу никто не вспомнил про бригаду «скорой помощи» и не отослал ее в город. Когда я позвонил от Генри, медики только-только выехали в обратный путь, и их тут же направили к нам. Кабы не это счастливое обстоятельство, та искорка жизни, что я вдыхал в легкие Дженни, потухла бы еще до появления врачей. Потом выяснилось, что ее сердце все-таки остановилось, сразу по прибытии в больницу, а потом еще раз, час спустя. Только после каждой остановки его запускали снова. Через три дня к ней вернулось сознание, а по истечении недели Дженни перевели из отделения интенсивной терапии.