Химмельстранд. Место первое
Шрифт:
Он немного пришел в себя и выглянул. Кошка прохаживалась по поляне как ни в чем не бывало. Даже не покосилась на Бенни.
Нос болел. Бенни сунул его в одеяльце и закрыл глаза.
У Стефана и Карины много фотоальбомов. В этот цифровой век они, не боясь упреков в старомодности, упрямо заказывают отпечатки фотографий и потом сидят рядом за кухонным столом, обрезают макетным ножом и вклеивают в альбомы – находят удовольствие в самой возне. Возродить и оживить память, вновь пережить запечатленное на фотографии мгновение, а потом поместить в нужный альбом. Они создают архив своей жизни, реальные документы,
А среди этих альбомов есть, так сказать, альбомы альбомов, квинтэссенция их жизни. Лучшие из лучших фотографии собраны в суперальбомы, с которыми они никогда не расстаются, берут с собой во все путешествия. Резервная копия жизни.
И сейчас Карина сидит и перелистывает такой альбом.
Вот они со Стефаном в Норвегии, у водопада. За год до рождения Эмиля. Эмиль в роддоме, Эмилю полгода, первые шаги Эмиля. Стефан в неуклюжем и замысловатом костюме Санта-Клауса: не меньше получаса разбирались, как его надеть, и хохотали до упаду. Карина с огромным боровиком – нашла прямо за сараем. Вот они, все трое, на маленьком прелестном пляжике на Готланде. Вот Стефан обучает Эмиля пользоваться специальным биноклем для наблюдения за птицами. Стефан и Карина на фоне новой вывески магазина.
Она на секунду закрывает глаза и легко представляет запахи, погоду… а главное, чувства, которые в тот момент испытывала, – всё, чего не увидишь на фотографии. Подробный и мастерский эскиз последних шести лет ее жизни.
Залаяла, потом заскулила собака. Она подняла глаза, прислушалась, а когда вновь опустила глаза, ей пришла в голову пугающая мысль.
А ведь меня могло бы и не быть.
Если бы она умерла в подростковом возрасте, к чему, если быть честной, была очень близка. Или если бы вообще не родилась… и кто бы тогда стоял со Стефаном у водопада, кто бы рожал Эмиля? Кто бы нашел этот циклопический боровик размером с суповую тарелку?
Попыталась представить рядом со Стефаном другую женщину, другую мать Эмиля, другого совладельца магазина. Или другую… совладелицу. Попыталась – и не сумела. Правда, ей удалось мысленно стереть себя с фотографий и поместить на свое место некую фигуру – но ни лица, ни характера у этой фигуры не было. Женщина-невидимка. Абстрактный образ по имени Не-Карина.
Она еще полистала альбом. А почему, собственно, она так испугалась этой мысли? Девочкой она играла в игру под названием «меня нет».
Последние годы были настолько напряженными и хлопотливыми, что для таких игр просто-напросто не оставалось времени. К тому же почему надо пугаться? Такая возможность – «меня нет» – вовсе не страшна, скорее утешительна. Тот, кого нет, ни в чем не виноват.
Карина хмыкнула и закрыла альбом. Хватит. Пора выпить кофе.
Достала банку с растворимым кофе, налила воды в кастрюлю, поставила на газовую плиту и зажгла конфорку. Вернее, хотела зажечь. Сухие щелчки запала, крошечные голубые искорки – и все. Никакого огня. Попробовала другую конфорку – то же самое.
Открыла дверь работающего на бутане холодильника – температура успела подняться почти до комнатной. Захлопнула поскорее дверцу, чтобы не тратить остатки холода.
В чем дело? Стефан проверял баллон с газом перед самым отъездом – он
Карина обошла кемпер и сразу увидела, что крышка контейнера с баллоном сдвинута. Если Стефан и был в чем-то сверхтщательным и сверхосторожным, так это в обращении с газом. Он никогда не позволил бы себе оставить контейнер незакрытым.
Карина сняла крышку – и ее прошиб холодный пот. Шланг оборван. Кусочек, с дециметр, не больше, остался на мундштуке.
Непостижимо. Совсем недавно, в прошлом году, они поставили совершенно новый шланг – именно для того, чтобы обезопасить себя от подобной неприятности. Резина, как известно, стареет, становится порозной и теряет прочность.
Карина пощупала культю шланга – не крошится ли под пальцами. Ничего подобного. Резина эластичная, мягкая, какой ей и положено быть. А когда подтянула оборванный шланг, обнаружила, что он коротковат и свести концы не удастся. Не хватает большого куска. Оборван… она посмотрела на идеально ровную поверхность. Не оборван, а обрезан.
Петер взял несколько вешек и вышел из машины. Он более или менее расшифровал смутную карту на экране навигатора и сразу понял жизненную необходимость этих вешек. По крайней мере будешь знать направление, откуда приехал.
Он огляделся – наверное, в десятый раз. То же зеленое футбольное поле, во всех направлениях, куда ни смотри. Никаких указаний, что он находится там, где упрямо утверждает его джи-пи-эс: Веллингбю. Западный пригород Стокгольма. Ничто… кроме разве что странного чувства, что он и в самом деле в Веллингбю.
Можем ли мы вернуться в наши воспоминания? Кто знает… почему бы нет – если какое-то жуткое событие врезалось в память на всю жизнь, как раскаленное тавро. Или, наоборот, момент ничем не замутненного пронзительного счастья – такие эпизоды остаются в душе, окукливаются, годами и десятилетиями лежат в своем коконе – но они живы. И это значит, что существует возможность к ним вернуться.
Вполне может быть. А может, и нет. Мы, сами того не осознавая, храним не только важные воспоминания. Мы храним каждый миг нашей жизни в виде таких крошечных куколок. Никто не знает, какие гормоны или ферменты они выделяют, никто не знает, каким образом эти куколки воспоминаний рождают озарения и догадки, дурные и хорошие предчувствия, непонятные не только для окружающих, но и для нас самих. Мы испытываем сильные и драматические чувства: Любовь, Ненависть, Восторг, Отчаяние… и даже не понимаем, что чувства эти рождаются и пылают не сами по себе. Топливо и запальные свечи давным-давно заложены в нашей душе.
Как бы ни стучал Петер по капоту своего солидного, взрослого джипа, купленного на деньги, заработанные игрой в солидный, взрослый футбол, как бы ни щелкал пальцем по экрану навигатора – глобальная система не врала. Это и вправду Веллингбю. Петеру семь лет, и именно в тот день он поверил в Бога.
Еще в пять лет мать научила его вечерней молитве, а на ночь вместо сказок рассказывала Библию. Рассказывала мама замечательно. И даже несмотря на то что содержание этих рассказов казалось ему странным, события маловероятными и даже вообще немыслимыми, Петер охотно бы поверил в Бога, если бы отец так яростно не ненавидел все связанное с религией.