Хиросима
Шрифт:
– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных отец наших и всех святых помилуй нас. Аминь!
– вразнобой проговорили старухи, перекрестились, поклонились, коснулись лбами неровного пола и с кряхтеньем принялись вставать.
Первой приподнялась Матрёна. Подхватила Нюру под костистый локоть.
– Охти, Господи...
– Нюра с большим трудом распрямилась, шагнула к лавке, села.
– Мож всё-тки
– спросила Матрёна, подходя к столу.
– Не. Мочи нет, - тяжко задышала Нюра.
– А я своим отписала. Пущай приедут.
– Мой уж восемь месяцев не был. Ой, ломает-то как...
– застонала Нюра.
– Давай уж, чего там...
Матрёна приподняла скатерть. На столе помимо хлеба и солонки стояла тарелка с блином. Матрёна взяла блин, села рядом с Нюрой, разорвала блин пополам:
– На-ка, покушай. Утром спекла.
– Один?
– Нюра взяла половину блина сильно трясущимися худыми пальцами.
– А чаво ж... Один. Да на коровьем масле. Ешь.
– Поем...
Они молча стали есть. Жевали беззубыми ртами. Закончив, Матрёна вытерла рот коричневой ладонью, встала, взяла Нюру под локоть:
– Пошли с Богом.
– Пошли... Господи...
– та трудно встала, дожёвывая.
Они вышли в тёмные сени с провалившимся полом. Сквозь дыры в крыше пробивался свет. Через потолочную балку была перекинута пеньковая верёвка с двумя петлями на концах. Матрёна подвела Нюру к петлям. Помогла надеть ей петлю на шею. Потом надела себе. Нюра была в новом белом платке в синий горошек. Матрёна повязала свой старый чёрный в белую крапинку.
Матрёна обхватила Нюру за костлявые плечи, повисла на ней. Нюра всхлипнула и икнула. Петли затянулись, ноги старух подкосились.
23.48. Детский сад №7
Пятилетние Рита и Маша лежали рядом на кроватях с открытыми глазами и смотрели в потолок. Остальные 16 детей спали. За стеной нянечка и сторож занимались любовью.
За окнами проехала машина. Полосы света заскользили по потолку.
– Дракон, - сказала Маша.
– Не-а. Жираф, - Рита шмыгнула носом.
Нянечка глухо ойкала за стеной.
– А чего там Нина Петровна делает?
– спросила Маша.
– Они с дядей Мишей душатся.
– Как это?
– В постели голые лежат и душатся. Руками.
– Зачем?
– От этого дети бывают. И для удовольствия. Мои папа с мамой это часто делают. Разденутся голыми - и давай. А твои делают?
– А у меня нет папы.
Замолчали. Снова проехала машина. И ещё одна.
– Ой... ну... ой... ну... Паш... ну не хочу я так...
– бормотала
Маша подняла голову:
– Рит. А давай душить друг друга?
– А у нас дети будут.
Помолчали. Рита подумала:
– Нет, не будут.
– Почему?
– Мы же не дядя и тётя.
– Ага! Тогда - давай, а?
– Давай. Только надо догола раздеваться.
– Да ну! Холодно. Давай так!
– Если не по-голому - не получится.
– Да?
– Ага.
Они долго снимали с себя пижамы. Легли в кровать Маши. Взяли друг друга за шеи. И начали душить.
Вышеупомянутые Лукашевич, Валера, Алекс, Матрёна и Рита во время процесса удушения не увидели ничего особенного.
Зато Зельдин, Петюх, Никола, Нюра и Маша наблюдали сначала череду оранжевых и алых вспышек, которые плавно перетекли в угрожающее багровое сияние. Затем багровый свет стал мутнеть, голубеть, синеть и вдруг распахнулся громадно-бесконечным пространством. Это был невероятно просторный, пепельно-серый ландшафт, озаряемый с тёмно-фиолетового неба огромной полной луной. Несмотря на ночь, было светло как днём. Луна подробно освещала невысокие руины выжженного города. Звёздная россыпь сверкала в небе. Посреди руин шла обнажённая женщина. От её белого, облитого лунным светом тела исходил завораживающий покой. Она не принадлежала миру, по праху которого ступала. В руинах и пепле лежали покалеченные взрывом люди. Некоторые стонали, некоторые были уже мертвы. Но стоны людей не нарушали покоя женщины. Она плавно двигалась, переступая через мёртвых и стонущих. Искала что-то другое. Наконец она остановилась. Среди оплавленных кирпичей лежала смертельно раненная щенная сука. Большая часть её тела была сожжена, кости рёбер торчали сквозь клочья шерсти и кожи. Тяжело дыша и слабо повизгивая, она старалась разродиться. Но сил на роды уже не оставалось. Собака умирала, вздрагивая всем изуродованным телом и бессильно напрягаясь. Кровавая слюна тянулась с её алой пасти, розовый язык вывалился.
Женщина опустилась на пепел рядом с собакой. Положила свои белые руки на опалённое брюхо суки. Нажала. Грязно-кровавые ноги собаки слегка раздвинулись. Она слабо взвизгнула. Из чрева её стали выдавливаться щенки: один, другой, третий, четвёртый и пятый. По телу суки прошла судорога. Она покосилась безумным влажным глазом на женщину, зевнула и умерла. Мокрые чёрные щенки вяло шевелились, тычась мордочками в серый пепел. Женщина взяла их на руки, приложила к своей груди. И слепые щенки стали пить её молоко.