Хирург и она; Матрица
Шрифт:
"А я ведь могу не вернуться, - подумала Даша, поймав недоуменно-восторженный взгляд прохожего "Откуда здесь такая красавица!?". Обернувшись, она помахала Хирургу рукой в старенькой перчатке. Поворачивая в переулок, ведущий к автобусной остановке, думала, сама себе улыбаясь: "Надо в случае чего сыграть Золушку. Он спросит:
– Вы, такая совершенная, и в этих... в этой одежде? Вас ограбили?
А я отвечу простодушно:
– Что вы! Это лучшие мои одежды, и других у меня не было. Папа говорил, что они мне идут...
На автобусной остановке Даша стояла недолго. Проехавший мимо новенький черный "Мерседес" остановился в десяти
– Счастлив буду вас подвезти.
– Нет, что вы, я с незнакомыми людьми, да еще за городом, не езжу!
– Так давайте познакомимся. Вот мои документы.
Мужчина, на вид чуть больше сорока, с приятной полунасмешливой полуулыбкой, то и дело осенявшей его лицо - такой никогда не станет канючить "Ты меня бросишь, ты меня бросишь", достал из внутреннего кармана пиджака бумажник, вынул из него удостоверение и протянул Даше.
Удостоверение руководителя одного из известных подразделений Счетной палаты было выдано на имя Авдеева Николая Федоровича. Даша нарочито серьезно сверила фотографию с лицом мужчины, и согласилась ехать.
Села она спереди. Узнав, что машина едет в Москву, попросила довезти до ближайшей станции метро.
Ехали молча. Даша молчала, всем своим видом показывая, что один из руководителей Счетной палаты для нее всего лишь водитель попутной машины. А один из руководителей Счетной палаты молчал, посматривая на женщину оценивающим взглядом, точнее взглядом человека, уже решившего приобрести вещь, но продолжающего выискивать в ней качества, которые позволят ему счесть цену разумной или даже низкой.
Проехав Орехово-Зуево, Авдеев остановился у придорожного ресторана и сказал, что у него побаливает желудок, и ему необходимо питаться по часам.
– Может быть, пообедаем вместе?
– предложил он, просительно глядя.
Даша сто лет не была в ресторанах и согласилась, невзирая на свой пролетарский вид. Ведь она Золушка, что ей стесняться?
Тем не менее, поднимаясь по ступеням, она спросила:
– Мой вид вас не шокирует?
– Да что вы, напротив! Есть в вас что-то исконное, то, чего мне не хватает. А если, извините за скромность, государственному деятелю не хватает исконного, то плохи его дела.
– Так это вы в народ ко мне пошли, - рассмеялась Даша.
– Если хотите, - улыбнулся государственный деятель.
***
Авдеев не пожадничал, заказал все самое лучшее, в том числе и любимый Дашей брусничный "Абсолют", и она напилась.
Это был ее первый выход в свет. Первый раз она была в центре внимания, первый раз была королева. Первый раз она могла посмотреть королевским взглядом в глаза хотя бы тому симпатичному мальчику с такими темными от страсти глазами, посмотреть так, что тот неминуемо почувствует желание сделать все, что она попросит.
Авдеев выпил тоже. Глаза его сделались масляными. Он стал говорить, что давно не живет с женой, и всю жизнь мечтал встретить такую женщину как Дарья Павловна.
– Вы только посмотрите на меня по особенному, мягко, обещающе посмотрите, и мы сейчас же поедем с вами в Москву, и я отведу вас в Банк реконструкции и развития, и вас сделают пресс-секретарем с окладом десять тысяч долларов. Или поедемте на телевидение и поговорим там о вашей собственной программе. Вы хотите иметь собственную телепрограмму? Да, хотите, я вижу по вашим глазам. Но более
– Ну хорошо, отведете вы меня сегодня в банк своей реконструкции или на телевидение, - скептически посмотрела Даша на преждевременно явившегося Деда Мороза.
– И что мы там увидим? Мы там увидим такого же, как вы, человека. И он тоже будет смотреть на меня вашими глазами и обещать райские кущи...
– Ну, почему обещать...
– Будет, будет. Будет обещать полмира за некую маленькую услугу с моей стороны. И как вы меня делить станете?
– Нет, делить я вас не стану... Они и так сделают все, что я скажу.
Даша не ответила, и Авдеев, поев ее глазами, продолжил:
– Послушайте, Дарья Павловна! Мы же взрослые люди. Я видный и небедный мужчина, вы - красивейшая в мире женщина. Этим все сказано. Я предлагаю вам контракт - вы становитесь моей женой, а я устраиваю вам молниеносную карьеру...
Даша посмотрела скептически. Дед Мороз, не привыкший, видимо, к таким взглядам, переменился лицом и сказал неожиданно зло:
– Знаете, что, милая? Я должен вам кое-что сказать. Я должен вам сказать, что, на мой взгляд, вы глубоко заблуждаетесь, Вы думаете, красоты вам хватит, чтобы выбраться из ваших стоптанных сторублевых туфелек и этого платья? Да, хватит, но деньги на расходы вам будет давать не муж, а клиенты. И не прямо, а через сутенера.
У стола возник симпатичный мальчик с темными от страсти глазами.
– Девушка, - обратился он к Даше.
– Если вам нехорошо, скажите мне, и я сделаю вам свежий воздух.
– Нет, нет, все в порядке, спасибо, - светло улыбнулась Даша.
– И бога ради извините, у меня с этим господином деловой разговор. Вы настоящий рыцарь, всего вам доброго.
Мальчик попрощался офицерским кивком и не посмотрев на Авдеева, пошел к своему столику.
– Ну вот, вы видите, если бы не я, вы попали бы в руки этого торговца наркотиками, - глядя ему вслед, уже спокойно проговорил один из руководителей Счетной палаты.
– Он, дабы навечно оставить вас при себе, посадил бы вас на иглу. И кончили бы вы на Ярославском вокзале, и цена вам была бы бутылка водки.
– Иногда вы так говорите, что мне по-женски вас жаль. Почему вы так жестоки и... и неблагородны?
Авдеев не обиделся.
– Работа такая...
– помолчав, посмотрел он виновато.
– Хотя нет, не в этом дело. Мне просто кажется, что отпусти я вас, то все у меня кончится. Все. Даже то, что называют жизнью...
– Вот так бы и говорили, а то бутылка водки, бутылка водки... Один мой знакомый как-то заметил, что не надо все осуществлять, надо хоть что-нибудь оставлять втуне, про запас. Это вожделение, этот запас счастья, он как фундамент, как взлетная полоса, которые всегда при тебе... Давайте и наши отношения так построим. Пусть они останутся нереализованными, пока останутся. Представьте, вы завтра утром просыпаетесь, вспоминаете меня, и вам становится хорошо. Хорошо, потому что вы не сделали мне ничего дурного, и хорошо, оттого, что вы почувствуете, что я когда-нибудь позвоню вам и скажу: "Коля, мне сейчас плохо, очень плохо, я вспомнила вас, и мне показалось, что вы сможете, вы захотите мне помочь"...