Хирург и Она. Матрица?
Шрифт:
Как раз в это время у Козлова-младшего от мыслей заболела голова, и он прекратил думать. В это же время Даша подумала: "Вот, сволочи!"
Лихоносов обернулся, посмотрел на нее, и они засмеялись. Козлов-младший, не отрывая глаз от дороги, тоже засмеялся – от смеха голова у него проходила.
Когда человек, сидящий в кадушке, понимает, что он сидит в кадушке, то кадушка становится виртуальной. На какое-то время.
71. Президент с тремя семерками.
Козлов-младший сначала заехал к себе. Только лишь вручив Лихоносову
Оставшись одни, Даша с Лихоносовым уселись друг перед другом за стол и загрустили. Первый выход в свет чуть было не вышел боком, и было ясно, что это не факт, а природная закономерность.
– Ты не расстраивайся, – помолчав, сказал Хирург. – Все образуется... Обязательно образуется.
– Я не верю... – чуть не плача, сказала Даша. – Мне все равно придется себя кому-нибудь продать. Ты сделал меня слишком красивой. Я чувствую, попади я в свет – меня будут рвать из рук. А если влюблюсь, то любимого человека непременно вынудят "уступить" меня кому-нибудь... Более сильному или более влиятельному.
– Этот пессимизм у тебя он неудачи. Я уверен, не сегодня-завтра случится что-то чудесное, и все будет в порядке.
Лихоносов смотрел и говорил печально. Даша уже не скрывала, что в ее будущем – сияющем или безрадостном – его нет. Мавр сделал свое дело, мавр может умереть.
Он не сказал по этому поводу ничего. Пока она была с ним. И она обещала провести с ним Новогодний праздник.
Посидев, они решили убрать дом. Операционная уже была не нужна, а из нее могла выйти уютная спаленка. Деньги, потерянные пять тысяч долларов, нашлись под матрацем кровати. На всех купюрах президенты были с бутылкой "Трех семерок" и усами, пририсованными синим фломастером.
72. Удовольствие на капоте.
На следующий день они поехали в Москву приодеть Дашу. После того, как задача была успешно выполнена, денег у них осталось лишь на посещение кафе средней руки и обратную дорогу.
Кафе Даша выбрала на старом Арбате. Поев и выпив бутылку шампанского, они заговорили о том, что будут делать назавтра.
– Ну и что ты собираешься предпринимать? – спросил Лихоносов, заворожено глядя на раскрасневшуюся от вина женщину.
Даша в его лице, Даша в новой одежде из лучших бутиков, Даша на высоких каблучках выглядела сказочной двадцатипятилетней богиней, и он был счастлив. Богини не могут никому принадлежать, понял он, когда они вышли из последнего магазина, – они дарят себя тем, кому благодарны.
И это хорошо. Хорошо, что она не принадлежит ему навечно. Ведь все, что переходит кому-то в собственность, теряет очарование, в какой-то мере становится вещью, и ты, хочешь того или нет, начинаешь терять, терять, переставая испытывать святой трепет.
– Поеду в банк устраиваться на работу, – ответила Даша, благодарно улыбаясь.
Она была рада, что Хирург перестал грустить, на нее глядя.
– В первый попавшийся?
– Нет. Поеду на проспект Сахарова, там одни банки, попрошусь в уборщицы. А ты чем займешься?
– Буду тебя ждать. К Козлову-младшему схожу, мозги ему терапевтически подлечу. Ты знаешь, он подумал,
Даша засмеялась.
– Я его понимаю! Я сама, как увидела Авдеева, так подумала, что ты другую дискету в него вставил. Эта твоя "Матрица". Я все время о ней думаю, и иногда даже верю, что все так и есть. Может быть, действительно, вся наша жизнь это сон? Многие люди ведь живут, как по программе, по одной программе. Учатся, работают, женятся, рожают детей. И мысли у них одинаковые, и поступки. И пиво пьют одинаковое, и книги читают одинаковые...
– Есть такое понятие – конформизм. Многие люди думают, что они – это они. А на самом деле содержание наших мыслей, чувств, желаний навязывается нам с рождения. Нас программирует общество, родители, окружение, роботы, наконец. В мозгу каждого из нас сидит тысяча дискет... И они диктуют нам, диктуют.
– А ты знаешь, что мне в голову пришло, когда мы домой после Авдеева ехали?
– Что?
– Мне пришло в голову, что жизнь такая плохая, потому что от плохой жизни больше тока вырабатывается.
Лихоносов засмеялся.
– Ты имеешь в виду, что в нас вставляют дискеты с плохой жизнью намеренно?
– Да...
– Но я бы не сказал, что твоя жизнь плоха. Да, ты прожила тридцать пять, извини, двадцать пять лет плохо, но впереди тебя ждут одни удовольствия...
– Одно удовольствие я уже испытала. На капоте "Мерседеса". А перед этим с Чихаем. Особенно в спектакле, который он разыграл в последний раз. Вот ведь человек! До сих пор помню, как пуля у него над ухом пролетела. А Алиса? Так естественно умерла, что я ни секунды не сомневалась. А бедный повар, Владимир Константинович? Представляю, как его били, чтобы был похож на шофера Бормана. И откуда у этих богачей страсть к постановке спектаклей?
– От Калигулы, Суллы, Наполеона, Сталина... Людьми управлять приятно. Потом, правда, особенно если все получается, режиссеры начинают презирать массовку и вместо спектакля получается Освенцим или Гулаг. Понимаешь, любая карьера, в том числе и императорская – это удачно разыгранный спектакль. Если режиссеру удалось найти хороший сценарий, удачно подобрать актеров, суфлеров, рабочих сцены, критиков, журналистов, публику, наконец, то получается успех, как следствие, ведущий к следующей постановке. И человек перестает быть человеком и становится режиссером-постановщиком.
– Все это грустно...
– Конечно, если у тебя сердце статиста...
– Ты хотел сказать – дискета статиста? – засмеялась Даша.
Хирург залюбовался ее ровными зубами.
– Да... Послушай, давай я тебе вставлю одну дискету? Она тебе будет в самый раз.
– Вечером вставишь? – хамила она очаровательно.
– Нет, сейчас.
– Ну, вставь.
– В банке, в который ты поступишь, ты должна вести себя, так, как вела себя с Чихаем. В этом банке будет тоже самое, что и у него. Будет и Чихай, будут и мертвые женщины, будут шестерки и Владимиры Константиновичи. Не жди от них ничего. Даже от умненьких Владимиров Константиновичей. Их бьют и они умненько делают все, что им скажут. Будь режиссером. Бери все сама. И четко обозначь цель. Чего ты от них хочешь? Скажи.