Хирургия Плоти
Шрифт:
Ложь.
Абсурдно, но он сел рядом с лужей блевотины, чтобы осмыслить это. Каталитическая субъективная гипотеза [18] была разрушена? Он чувствовал себя отверженным, но кем? Господствующими? Обществом? В некотором смысле он был — всеми писателями, вместе взятыми и, возможно, это была обратная сторона его отторжения, которое спровоцировало зов, избрало его каким-то образом. Человеческая истина мое пропитание. Насколько мощна сила истины? Но чем больше
18
Гипотеза об упорядочении в системе за счёт её внутренней динамики.
Поиски имели неприятные последствия, оставив его сидеть «ниже плинтуса», как и его блевотину, принимавшую причудливые формы между его ног.
Ищущий, на свою задницу, пришел к выводу он. Долбанная правда. Все, о чем он волновался теперь был следующий автобус.
— Мама! — услышал он.
Мольба прозвучала с надрывом, переходя в отчаянный визг, как у потерянного ребенка.
Затем:
— Я ПОКАЖУ ТЕБЕ ИСТИНЫ, ИЩУЩИЙ.
ИЩИ. ВЫИСКИВАЙ ПРОПИТАНИЕ ИСТИНЫ. ПОКАЖИ МНЕ ЧЕГО ТЫ СТОИШЬ.
Писатель ухмыльнулся. Что еще я должен сделать? Он почувствовал церковные стены сразу как подошел, так можно ощутить кого-то, столкнувшись лицом к лицу в толпе. Свет горящих свечей заставлял тьму нефа судорожно перемещаться, заполняя скамьи паствой теней, верующими и лишенными плоти.
— Мама! Я здесь!
О, Боже, — подумал писатель, и это была тень мыслей, более суровых и менее мудрых. То, что он увидел, ошеломило его больше, чем увиденное ранее. Он уставился в сторону алтаря, словно скованный цементом.
Гроб стоял пустой. Его предыдущий владелец — мертвая старуха — была полностью раздета и распята на ковре; вся в морщинах, с серо-белой, сухой кожей и с лицом, как сушеный фрукт. Между ног трупа скрючился священник, со спущенными до лодыжек черными трусами, и яростно совокуплялся.
— Я приведу тебя обратно! — тяжело дыша, обещал он.
Его глаза были зажмурены в самой благочестивой концентрации. Провисшие мешки грудей колыхались на подмышках трупа.
— Ради всего святого, Вы трахаетесь с трупом! — закричал писатель.
Трах прекратился. Ярость, прерванного полового акта, заполыхала в глазах священника так резко, как трескаются стекла.
— Чево? — гаркнул он.
— Вы трахаете труп своей матери!
— Ну и что?
Писатель поежился:
— Поправьте меня, если я ошибаюсь — я не эксперт по современному протоколу клериков, [19] но в моем понимании, священникам не полагается заниматься сексом, особенно с их матерями, и особенно, когда их матери МЕРТВЫ!
19
священнослужитель.
Священник
— Я не могу вернуть ее, — сокрушался он. — Нет, не так.
Его эрекция пульсировала, пародируя жесткий корень. Абсолютно несчастный, он что-то поднял. Кишки писателя похолодели. То, что священник поднял, было парой тяжелых кровельных ножниц.
— Боюсь, есть только один путь, — сказал священник со слезами.
Писатель крикнул:
— Нет, нет, нет! Срань Господня! Не делайте это! — но священник без стеснения уже обрезал ножницами головку своего члена.
Ожидаемый вопль прозвучал как выстрел около нефа; головка упала на ковер, словно круглый леденец.
Писатель пятился назад, в ушах звенело. Мне не нужно видеть это, подумал он. Но что-то вынудило его искать, и теперь у него было довольно хорошее представление о том, чем было это что-то.
Кровь беспрепятственно выплескивалась из обрезанного члена священника — да, так же свободно, как вода из садового шланга.
— Мама, ой, мама, — пробормотал он, дрожа, когда кровь полилась сильней.
ПРАВДА, — ударил голос в голову писателя, когда он в шоке побрел обратно на улицу. Он осознал, что что-то сделало всех в этом городе сумасшедшими.
НЕ СУМАСШЕДШИМИ. РАСЦВЕТШИМИ В ИСТИНЕ, РЕАЛЬНОЙ ИСТИНЕ.
Он проигнорировал это; он должен был. Почему же тогда я не сошел с ума?
ТЫ ИЩУЩИЙ, — пришел ответ.
Пустым взглядом он посмотрел вдоль улицы. Он не чувствовал себя сумасшедшим, он чувствовал себя прекрасно. Так почему же он слышит голоса?
АХ, ДА, — услышал он. — ПРОПИТАНИЕ!
Было ли это действительно безумие, или это чрезмерная восприимчивость кажется голосом, чтобы он сделал вывод? Все его дискуссии об истине, и о том, что есть истина на самом деле, исключали один очень важный фактор. Может быть, правда была изменчивая. Как философия, искусство, технологии — как жизнь, сама по себе — возможно, старые истины умерли и были заменены новыми.
Изменилась ли истина? Было ли это?
Писатель толкнул вращающуюся дверь «Перекрестка».
— Смотри, он вернулся! — сказала жирная блондинка. — Это писатель!
— Ищущий, — поправил бармен. — Готов к «шоту»?
— Ебал я в рот твои «шоты», твое жлобство и тебя самого! — он яростно указал на жирную блондинку, — Держитесь, блядь, подальше от меня!
Она рыгнула в ответ, наполовину закончив со своей следующей пиццей. Рыжая тоже все еще оставалась за стойкой; на барной салфетке она рассеянно рисовала каракули с непомерно большими гениталиями…