Хищник
Шрифт:
– На Библии нет никаких отпечатков и следов ДНК.
– Есть какие-нибудь версии, что с ними могло произойти? – продолжал допытываться Бентон, словно она прилетела сюда с единственной целью поговорить с ним о работе.
– Практически нет, – сухо произнесла она.
Ее собственные проблемы его, похоже, не интересуют.
– А может быть, это убийство?
– У нас прорва материала. Лабораторию мы загрузили пол завязку. Я обнаружила отпечаток уха на раздвижной двери в спальне. Кто-то прижимался ухом к стеклу.
– Возможно, один из мальчиков?
–
– Я лично считаю отпечатки ушей не слишком надежными вещественными доказательствами. Из-за них осудили не одного невиновного.
– Как и полиграф, это одно из средств установить истину, – резко бросила Скарпетта.
– Не хочу спорить с тобой, Кей.
– С отпечатков ушей мы взяли образцы ДНК, точно так же, как и с отпечатков пальцев. Никому из тех, кто жил в доме, они не принадлежат. В банке данных мы тоже ничего не нашли. Я попросила коллег из Центра геномного импринтинга в Саратоге сделать анализ для определения пола, наследственных особенностей и расовой принадлежности. Но это потребует много времени. Это не то, что сравнивать чье-то ухо с отпечатком.
Бентон промолчал.
– У тебя в доме есть какая-нибудь еда? И потом я хочу выпить. Наплевать, что сейчас день. Нам есть о чем поговорить, кроме работы. Я прилетела сюда в буран не для того, чтобы обсуждать производственные проблемы.
– Нет еще никакого бурана, – мрачно заметил Бентон. – Но будет.
Она стала смотреть в окно. Они подъезжали к Кембриджу.
– Еды у меня дома достаточно, – тихо произнес Бентон. – И выпивка на любой вкус.
Он добавил что-то еще. Но она не была уверена, что расслышала его правильно. Не может быть, чтобы он это сказал.
– Прости, что ты сказал? – настороженно переспросила она.
– Если ты хочешь от меня уйти, скажи это сейчас.
– Если я хочу уйти? – изумленно переспросила она. – Ты это серьезно, Бентон? Почему мы должны расставаться, вместо того чтобы вместе обсудить проблему?
– Я просто предоставляю тебе такую возможность.
– Я в этом не нуждаюсь.
– Я вовсе не имел в виду, что тебе для этого требуется мое разрешение. Мне просто не совсем понятно, как мы можем продолжать наши отношения, если ты мне не доверяешь.
– Возможно, ты прав, – пробормотала Скарпетта, с трудом сдерживая слезы.
Отвернувшись, она стала смотреть на падающий снег.
– Значит, ты мне действительно не доверяешь.
– А что, если я и вправду уйду от тебя?
– Я буду очень переживать, но постараюсь тебя понять. Люси имеет право на конфиденциальность, причем по закону. Мне стало известно о ее опухоли только потому, что она попросила обследовать ее в Маклейне, чтобы никто ничего не узнал. В другие больницы она обращаться не хотела. Ты же знаешь, какая она. Особенно в последнее время.
– Теперь я ничего не знаю.
– Кей, она не хотела заводить историю болезни. Сейчас ведь невозможно ничего сохранить в тайне, особенно после выхода Закона о патриотизме.
– Здесь мне
– Теперь федералы могут контролировать все наши медицинские документы, рецепты, банковские счета, покупки, личную жизнь, и все это делается под видом борьбы с терроризмом. Ты же знаешь, что она была связана с ФБР. Теперь она боится, что они что-нибудь раскопают и натравят на нее Внутреннюю налоговую службу, запретят летать, обвинят в инсайдерской торговле, обольют грязью в газетах, да мало ли что еще.
– Но ты же тоже на них работал.
Бентон пожал плечами. За окном по-прежнему кружился снег.
– А что они могут мне сделать? Только зря время потеряют. Меня гораздо больше беспокоит этот тип, разгуливающий с ружьем, которое голливудская полиция должна была изъять или уничтожить.
– А как же лекарства, которые ей прописали? Как быть с ними, если она так опасается огласки?
– Ничего удивительного, что Люси боится. Она же не слепая. Они могут добраться до чего угодно, если захотят. Даже если для этого потребуется распоряжение суда. Как ты думаешь, что происходит, когда ФБР хочет получить такое распоряжение у судьи, который, как тебе известно, назначается властями штата и который прекрасно понимает, что его отказ сотрудничать может иметь очень неприятные последствия. Могу назвать тебе пятьдесят способов выколотить из него это распоряжение.
– Раньше в Америке жилось лучше.
– Мы сделали все, что могли, чтобы сохранить ее болезнь в тайне.
Бентон стал рассказывать, какая хорошая у них больница, уверяя, что лучшего места Люси было не найти. К тому же у них обширные контакты в научном мире, и при необходимости они могут обратиться к любому специалисту. Но все это казалось Скарпетте неубедительным.
Они добрались наконец до Кембриджа и сейчас ехали по Брэттл-стрит с ее чудесными старинными особняками.
– Она не может пользоваться обычными услугами, в том числе и медицинскими. А здесь мы ни перед кем не отчитываемся. Регистрируются только ошибки и оплошности, – продолжал объяснять Бентон.
– Все не вечно. Люси не может до конца дней жить в страхе, что кто-нибудь узнает о ее опухоли и о том, что она принимает лекарства, чтобы держать ее под контролем. А если придется делать операцию?
Ей было трудно произнести это слово. Хотя по статистике операции по удалению опухолей гипофиза в большинстве случаев проходят удачно, всегда есть вероятность, что что-нибудь пойдет не так.
– Это же не рак, – продолжал Бентон. – Иначе я бы тебе сказал, несмотря на все ее запреты.
– Я вырастила ее, она мне почти дочь. И не тебе решать, что для нее опасно, а что нет.
– Ты сама прекрасно знаешь, что опухоли гипофиза не такая уж редкая вещь. Исследования показывают, что они встречаются у двадцати процентов населения.
– Зависит от того, кто проводит исследования. Десять процентов, двадцать процентов. Плевать мне на статистику!
– Я уверен, что ты видела их на вскрытиях. Часто люди даже не подозревают, что они у них есть. Большинство оказываются в морге совсем по другой причине.