Хищники жаждут ночи
Шрифт:
Глаза разбежались у меня как – то быстро. Зазевалась, и не заметила, как монашка старенькая ко мне подкралась. И гавкнула сварливо:
– А ты чего без дела? А ну марш навоз чистить, Люда одна там!
Шарахнулась я от бабки, как от прокажённой, и через грядки поспешила во внутренний дворик, на злобную не оборачиваясь.
А там толпа целая стоит! Человек двадцать. Девочки все молоденькие, лет по пятнадцать пигалицам, стрижены под мальчиков, ни грамма косметики на пугливых лицах, мнутся, ждут чего – то, сбились в кучку, как стадо
– Все? Так, за мной! – Раздалось строгое старческое.
И девочки в колонну по две двинулись к одноэтажной пристройке, примыкающей к основному зданию монастыря. Делать нечего, увязалась и я.
– Во имя Четвёртого поторопитесь, отречённые, – пропела старая монашка, встречающая девушек у двери.
В строю ни звука, все молчат, как под препаратами. Заскочила в проём последней с девочкой на пару, которая на меня тут же с недоумением взглянула и, будто опомнившись, снова вперёд под ноги мордаху уткнула когда порог пересекли.
В мрачном коридоре пахло жжёной серой, воском и сухими полевыми травами. О деревянный пол умудрилась застучать каблуками только я. Упс… на меня уже взглянули и впередиидущие девочки. Благо, что не старушка, возглавляющая колонну.
Небольшой коридорчик вывел в странный зал, смахивающий на учебный класс, с партами по две табуретки за каждой. Пока все рассаживались, я отвлеклась на потолочные рисунки на стекле, что и фресками – то не назовёшь, и вообще никак не назовёшь. Просто рисунки бабочек на стекле. С белыми крыльями, красными, зелёными, синими и золотыми. На фоне серых, угрюмых стен очень даже броско.
В груди ахнуло, а в душе заболело тоскливо, неужели Владык нарисовали, но ведь так не похоже…
– Нельзя вверх смотреть, ты что, – прошептала одна из девочек с нотками ужаса.
И я присела рядом с ней, заняв вероятно чьё – то место. Хозяин не заставил себя долго ждать. Малявка встала надо мной.
– Здесь мне велено сидеть, – проскулила с видом, что вот – вот описается.
Проигнорировав её, я плотнее прилипла пятой точкой к жёсткому деревянному стулу и продолжила рассматривать роспись на потолке. Сразу стал вопрос: летают бабочки или дерутся. Да и это были просто бабочки, а не человекоподобные бабочки. И почему же решила…
С трибуны продрали горло, и класс в тот же миг перестал дышать. Девочка, оставшаяся без стула, резко села на пол и сделала вид, что так и должно быть. На трибуне стояла монашка с ветхим талмудом. Довольно старая, и на вид злобная.
– Утреннюю проповедь я буду читать трижды, раз вы так долго рассаживаетесь, дети от скверны, – проговорила женщина строго, не спеша листая толстую книгу с жёлтыми листами.
В классе тяжело выдохнули и сделали это где – то на уровне сознания. Пока проповедница листала талмуд, при этом явно смакуя от касания к каждому листу, у девочек предательски громко урчали животы.
В такую гнетущую атмосферу, что влипла, подумалось, лучше бы по огородам прошлась. Или с навозом помогла бы Люде.
Пролистав
Девочки сидели статуями, глядя прямо. Никто не смел опустить голову. Одна я на галёрке вся извертелась. Пока речи, разносящиеся монотонной кашей, вдруг не стали в мозгу колом.
Сперва отделились слова и уже доходили до мозга связно. А следом я стала понимать и смысл.
– … хорошо, сказал Улар Орифиэль и понёс Явление на крыльях своих, ибо не знал, что оное и само умеет летать…
Это не были сценки из моей прошлой или даже позапрошлой жизни. Скорее поучительные истории, в которых человек встречался с Владыкой, что – то просил или наоборот помогал. Мило, не то слово. Белый владыка Улар Орифиэль в писаниях оказался просто душкой. Зато следующая проповедь про красного Кай Дариэля отразила всю его жестокость сполна.
– … и покровитель нечисти наслал на деревню крестьянскую существ безжалостных. И насиловали они женщин и детей, и жгли их живьём…
А вот третье писание про зелёного Мора Боэля несколько обескуражило. Когда этот урод был олицетворением любви к людским женщинам? Тем не менее, монашка запела про это с особым благоговением.
– … и любил он деву человеческую безответно, и предал матерь свою, и отказался от всего сущего…
Как только стало резать слух, я переключилась на соседку по парте, которая слушала эти сказки, раскрыв рот со слюнкой.
– Слушай, извини, что прерываю медитацию. У вас тут королева случайно не пробегала? – Прошептала девочке практически на ушко.
Реакции не последовало. И я шепнула чуть громче:
– Отвлекись на секунду, пожалуйста.
Ноль эмоций, будто под гипнозом. Пришлось ткнуть в плечо.
Девочка резко обернулась с глазами по пять копеек. Аж страшно стало.
– У вас королева недавно была, ты не знаешь… – начала было.
От грохота закрывающегося талмуда вздрогнули мы обе.
– Кто посмел!! – Взревела женщина с трибуны.
Я сделала вид невинной овечки. Но было уже поздно. В груди похолодело, когда моя соседка резко подорвалась со стула с решительным и одновременно обречённым видом.
– Это я, матушка, – выпалила девочка птичьим голоском с трясущимися коленками.
– Ты без утренней трапезы, вон отсюда! – Рявкнула проповедница ни секунды не медля.
– Да, матушка, – пропищала девочка и умчалась прочь.
Мегера с трибуны неожиданно обратила внимание и на меня! Посмотрела с выражением, будто её вдруг осенило. Или она до этого момента незнакомку вообще не видела. Эм, кажется, меня вычислили.
– С лохмами до плеч, да в святая святых, это ж как не досмотрели сёстры, – произнесла низким тоном, будто набирая сил для очередного крика, но прищурилась и, разглядев на мне чётки, с аханьем продолжила: – О, Четвёртый владыка и спаситель, а откуда у тебя молитвенная нить? И почему она осквернена твоей грязной шеей?