Хитра
Шрифт:
И выкатила черное чудо на солнечный свет.
6
Ханна Хольмен последний раз огляделась по сторонам, прежде чем взяться за дверную ручку кабинета психолога Фабиана Стенгеля. Придя к нему первый раз, Ханна испытала чувство стыда, да и сейчас ей все еще немного стыдно. Не потому, что ей казалось неприличным ходить сюда, а из-за сплетен вокруг этого. Хитра – маленькое местечко, и люди здесь любопытные, и в последние годы только и говорили, что о ее семье.
Ханна – старшая сестра Юнатана Хольмена.
Три года назад и у нее
Она тогда рано пришла, еще оставался почти целый час до приема. Села на лавку в тени за домом культуры в надежде, что никто ее не заметит.
Одиннадцать лет.
Столько бы ему было сейчас.
Ханна поднялась по лестнице и села в одно из светлых кресел. В комнате ожидания никого не было. Стенгель заранее предусмотрел это, поняв, что место, где он работает – небольшой малонаселенный островок, и никому не хотелось встретиться в приемной с соседом или мамой одноклассника. Поэтому он, назначая приемы, всегда оставлял между ними большие интервалы. Однажды правда кое-что случилось. Ханна вообще-то не любила распускать слухи, но тот эпизод заслуживал внимания. Она сидела в ожидании приема, и на полу стояла сумка, очень дорогая. Девушке пришел в голову вопрос: у кого на острове может быть «Эрмес Биркин», они же стоят огромных денег. В это мгновение дверь открылась, и что вы думаете, кто вышел?
Синтия Притц.
Потом они с подружками весело позубоскалили над ней, встретившись дома у Сильвии, тогда это было единственное место, где можно было бывать всем вместе. Мама Йессики совсем сошла с ума, неудивительно, что Йессика такой стала, а дома у Ханны царила настолько гнетущая тишина, что можно было задохнуться.
– Синтия Притц? Да ладно?
Йессика смеялась громче обычного, а у Сильвии так выпучились глаза, словно сейчас выкатятся из орбит.
– Ходит к психологу?
В перчатках, солнечных очках и в платке на голове, словно какая-то кинозвезда из прошлого, покашливая, прошла в своем дорогом красном пальто «Марни».
Ханна сделала вид, что не обратила на нее внимания, но заметила, что богатая дама смутилась.
Синтия Притц.
Жена Хенри Притца.
Мама Александра и Беньямина Притцев.
Самая состоятельная семья острова.
– Вот видишь, – говорила Йессика. – Деньги не главное. От них одни несчастья.
Подруги согласно закивали, ведь в их семьях денег особо не было, и им, честно говоря, было приятно услышать, что даже у тех, у кого «Феррари» и «Ламборгини», бассейны и собственные конюшни с арабскими скакунами, есть темы для разговора с психологом.
И тут Йессика, заговорив тише, попросила подруг подвинуться к ней поближе, и они сели кучнее на розовом ковре.
– Я кое-что о них знаю.
С серьезным взглядом прошептала она.
– Секреты.
Девушкам, само собой, стало страшно любопытно, но Йессика отказалась рассказывать дальше.
Только провела пальцем по губам, словно застегнула рот на молнию.
Даже представлять не хочу. Что будет, если
…
– Ханна?
В дверях показался улыбающийся психолог, и через мгновение Ханна уже сидела в кабинете. Там, за закрытой дверью, она ощущала себя в безопасности.
Она еще в первый свой визит поняла это: сюда приходишь, словно в другой мир. Спокойно. Безопасно. Не было ни письменного стола, ни кушетки, на которой надо было лежать. Фабиан сидел в бежевом кожаном кресле, а она в точно таком же напротив. Кресла стояли на белом невероятно мягком ковре. Вдоль одной стены книжная полка, не переполненная, может, с дюжину книг, расставленных по цветам.
В этом кабинете она себя очень хорошо чувствовала.
Так хорошо, что чуть ли не испытывала угрызения совести.
Вот бы остаться здесь навсегда и никогда не возвращаться домой.
В мертвый дом.
К мертвому взгляду.
Мама.
Которая всегда была такой живой.
Которая всегда была для нее примером для подражания.
Теперь лишь сгорбленная тень.
Молча сидевшая на диване в гостиной.
Она даже телевизор не включала.
Не издавала ни звука.
Где-то в своих мыслях.
– Как ты, Ханна?
Ханна отбросила дурные мысли.
– Все хорошо, – ответила она, поджав под себя ноги.
– А как твоя мама?
– Все так же.
– Так и не разговаривает?
Ханна покачала головой.
– Сегодня особенный день, верно? Хочешь поговорить об этом?
Ханна чуть помедлила. И поняла, что не хочет.
Шестнадцатое июля.
Три года с исчезновения.
Она надеялась, они сходят с мамой вместе.
К тому месту, где брата видели в последний раз.
Но нет.
Ханна одна поехала на велосипеде.
Как и в прошлом году.
Собирая цветы по пути.
– А это обязательно? – наконец спросила Ханна, ощущая в горле комок, подступивший еще по дороге, и надеясь, что слезы не вырвутся наружу.
– Нет, нет, конечно нет. Это тебе решать. Это твое пространство. Можем говорить о чем угодно.
Поначалу она отнеслась к нему скептически. Психолог показался ей каким-то несуразным, начиная с его имени. Что за имя такое – Фабиан Стенгель? Словно персонаж из детской книжки. И кто вообще так одевается? Рубашка с жилеткой? Очки в толстой черной оправе? У него что, своя галерея? Как будто живет в Нью-Йорке. Вообще-то это не ее мысли, так про него говорили в кафе, в торговом центре, в боулинге: самовлюбленный, высокомерный, задирает нос, много мнит о себе и тому подобное.
Но Фабиан оказался каким угодно, только не самовлюбленным и высокомерным. Он был очень благожелательным. Умел слушать. С добрыми глазами. Немолодой, точно за сорок, и было в нем что-то, от чего Ханне казалось, что он ее понимает. Накануне их первой встречи она была в библиотеке, взяла книжку Харуки Мураками «Норвежский лес» и всю ночь, лежа под одеялом, читала и не уснула, пока не дочитала ее до конца, совершенно потрясенная красотой этой книги.
– Иногда я ощущаю себя как та девушка из «Норвежского леса», – вдруг вырвалось у нее.