Хладнокровно
Шрифт:
***
Одна из моих любимых вещей в физиологии человека — это то, как наши глаза могут рассказать вам обо всем. Они меняются, когда мы смотрим на любимого человека. Наши зрачки автоматически расширяются. Я где-то читала, что они могут слегка менять цвет, хотя я не уверена, что это не просто люди, романтизирующие все до неузнаваемости.
Однако мне хотелось бы думать, что в этом есть доля правды. Что есть что-то большее, великое, когда мы находимся рядом с любимым человеком. Потому что всегда что-то меняется, когда
Никто не должен оказывать такое влияние на другого человека.
Положив голову на плечо Ксавьера, я чувствую, что все больше и больше устаю. Мои глаза тяжелеют, и я перестаю обращать внимание на фильм, который мы смотрим. Я всегда бегу вперед в течение недели с большим количеством уроков и работ, которые мне нужно сделать, и когда наступают выходные, я чувствую себя выжатой из всех сил и энергии. Я даже не осознавала, насколько измотана, пока мы не уселись на диван в моей гостиной, пересматривая какой-то документальный фильм о настоящих преступлениях.
Тем не менее, я пытаюсь бороться с этим. Это первый раз в этом году, когда мы с Ксавьером можем побыть наедине, и мне нравится, что мы можем просто лежать здесь, не занимаясь сексом или чем-то еще сексуальным. Только расслабляться под звук телевизора, жужжащего на заднем плане, когда Ксавьер шепчет мне на ухо. Ничего осязаемого, просто мягкие звуки, которые приводят мое тело в полное и абсолютное спокойствие.
— Могу я спросить тебя кое о чем? — Я нарушаю тишину своим тихим голосом. Я слишком устала, чтобы издать что-то большее, чем едва слышный шепот.
Он просовывает руки мне под спину и прижимает мое тело к своему. Я развожу ноги в стороны, еще сильнее прижимаясь к нему. — В чем дело?
Мое горло сжимается, пальцы смыкаются на толстовке, которую я отдала ему из гардероба Уилла, чтобы его одежда могла высохнуть в ванной. — Ты бы напал на Сэмюэля так же, как на того парня больше года назад?
На мгновение вокруг нас воцаряется тишина, хотя я не верю, что Ксавьеру нужно об этом думать. Он не делает ничего, о чем не подумал бы сначала. Даже такого насилия, как избиение кого-либо.
— Если бы ты не удерживала меня… тогда да, — наконец отвечает он, слова звучат едва слышно, но благодаря тому, как тихо внутри, они резонируют не только в комнате, но и в моей голове. Прыгают туда-сюда.
Моя спина поднимается и опускается, мое тело сомневается, стоит ли мне находиться так близко к нему. Он не сердится, и я, конечно, не боюсь его, но образы, снова проносящиеся в моей голове, не останавливаются только потому, что так говорит мое сердце.
— Тебя это пугает, Меллилла?
Я
— Как тебе это сошло с рук? Разве полиция не была задействована?
— Была. Дело так и не дошло до суда, потому что мой отец оплатил медицинские счета и купил молчание семьи. — О да, деньги творят чудеса для таких людей, как мы. И мои, родители Ксавьера такие же. Офелия и Элиас тоже. Все они считают, что деньги — это единственное, что тебе нужно, когда ты натыкаешься на препятствие. — Неужели Уилл никогда не говорил тебе об этом?
Я сдвигаю голову и смотрю ему в глаза.
— Что рассказывал?
— Его вызвали в качестве свидетеля этого инцидента вместе со всеми остальными людьми.
Я хмурюсь. Я тоже там была.
— Меня не вызывали.
Ксавьер кивает, как будто это самая очевидная вещь в мире. — Это потому, что твой брат обошел всех остальных людей, говоря им, чтобы они не добавляли тебя в качестве свидетеля. Он хотел избавить тебя от этого ненужного опыта. Все равно никто не осмелится выступить против меня, так что весь этот допрос не имеет смысла.
— Это не так, Ксавьер. Для этого нужен всего один человек. Тебе повезло.
Наступает минута молчания. Я почти слышу биение своего сердца, оно учащается, каждый дюйм моего тела покалывает.
Я поднимаю руку и касаюсь его щеки; его внимание полностью приковано ко мне. Я чувствую электрические волны от прикосновения и этот проклятый калейдоскоп бабочек в животе. Эти сучки устраивают там чертову вечеринку.
Мы не разговариваем, и молчание не вызывает дискомфорта. Это, наверное, единственный раз, когда я чувствую полный покой от общения с Ксавьером. Когда он не лжет, потому что просто не говорит ни слова.
Это… Мы… Прямо здесь.
Прямо сейчас.
— Никогда не подвергай себя неприятностям из-за меня, Ксавьер. Я не хочу навещать тебя в тюрьме, смотреть на тебя из-за стеклянного окна или через стол.
Он прислоняется своим лбом к моему. Мои ресницы трепещут, щеки горячие. Я чувствую его дыхание на себе, чувствую запах табака и мяты, смешанных вместе.
Его ладонь накрывает мою, и он переплетает наши пальцы. — Мне всегда нравилось насилие.
— Это не успокаивает меня.
— Но ты всегда будешь той, кого я буду защищать. От кого угодно и от чего угодно, — медленно говорит он, его нос касается моего. — Пообещай мне кое-что, Меллилла.
— Проси меня только о том, что ты можешь пообещать взамен, Ксавьер.
Он качает головой.
— Так не пойдёт, Теодора, — усмехается он. Я жду. — Всегда говори мне, когда что-то случается, когда кто-то причиняет тебе боль. Я не хочу, чтобы ты сама разбиралась с такими людьми, как Хейл.