Хлеб Гиганта
Шрифт:
На четвертый день работы она сказала Нелл:
— Сперва я подумала, что от вас будет мало толку, сестра Но у вас большой потенциал.
К тому моменту Нелл уже настолько привязалась к работе, что, возвращаясь домой, чуть ли не пела от счастья.
Мало-помалу она втянулась в повседневную рутину. Поначалу у нее все обрывалось внутри при виде раненых. Первый обход, на котором она ассистировала, показался ей невероятно тяжелым. Те, кому нужна была помощь, «звали сестричку» так жалобно. Но вскоре она к этому привыкла. Кровь, раненые, их страдания —
Больные любили Нелл. После обеда, когда работы было не так много, она писала письма под их диктовку, приносила книги поинтереснее из шкафа в конце коридора, слушала рассказы раненых об их семьях и возлюбленных. Так же, как и другие медсестры, она старалась защитить их от глупости и жестокости так называемых доброжелателей.
В дни посещений в госпиталь приходили патриотически настроенные пожилые дамы. Они присаживались у постели больных и изо всех сил старались взбодрить «наших храбрых солдат».
Но в основном это были разговоры типа:
— Думаю, вам поскорее хочется вернуться обратно на фронт?
— Да, мэм.
При этом дамы явно чувствовали себя ангелами, спустившимися на землю.
Время от времени в госпитале устраивались концерты. Некоторые удавалось хорошо подготовить, они проходили успешно. Другие... Их организовывала Филлис Дикон, работавшая в соседней с Нелл палате. Она просто объявляла;
— Каждый, кто считает, что умеет петь, но у кого не было шанса попробовать, может сделать это сегодня!
Еще приходили священники. Никогда раньше Нелл не доводилось видеть столько священников. Иные действительно приносили пользу. Они были добры, относились к раненым с пониманием и сочувствием, умели найти нужные слова и без надобности не говорили о религии. Но встречалось и множество других.
— Сестричка!
Нелл остановилась в проходе между кроватями, которые судорожно перестилала после замечания старшей сестры: «У вас кровати застелены неровно. Кровать номер семь топорщится, это бросается в глаза».
— Я слушаю.
— Сестричка, помыла бы ты меня сейчас!
Нелл удивилась необычной просьбе.
— Но ведь нет еще даже половины седьмого.
— Это из-за падре. Он должен прийти укреплять мою веру. Он уже вот-вот появится.
Нелл стало жаль солдата. Когда его преподобие каноник Эдгертон вошел в палату, он обнаружил своего новообращенного закрытым ширмой, возле которой стояли тазы с водой.
— Спасибо, сестричка, — прохрипел больной. — Ведь это не по-христиански — приставать со своими разговорами к человеку, который не может подняться и уйти.
Мыть, мыть... Все время приходилось кого-нибудь или что-нибудь мыть. Мыть больных, мыть полы в отделении, а если все было вымыто, то в любое время дня и ночи ждали горы макинтошей, которые надо было вычистить.
И вечный порядок.
— Сестра, ваши кровати! У номера девять спадает покрывало! Номер два сбил простыни! Что подумает доктор?
Доктор — доктор — доктор... Утром, днем и вечером — доктор! Доктор был Богом. Для младшей
— Вы, конечно, должны были отдать ножницы, но не так! Видя, что у вас есть то, что нужно доктору, вам следовало шепотом сказать мне: «Сестра, вам нужно вот это?» А я бы уже забрала ножницы и передала их сама Против этого никто бы не возражал.
От слова «доктор» можно было устать. Все, что говорила сестра, сопровождалось этим словом, даже когда она разговаривала с ним самим.
— Да, доктор.
— Сегодня утром — сто два, доктор.
— Не думаю, доктор.
— Простите, доктор? Я не совсем вас поняла.
— Сестра, передайте полотенце для доктора.
И нужно было стоять рядом и держать полотенце наготове, торжественно замерев. А когда доктор вытирал свои священные руки и бросал полотенце на пол, следовало тихонько подобрать его и незаметно унести.
Полить воду доктору на руки, подать доктору мыло и наконец получить команду:
— Сестра, откройте доктору дверь.
— Больше всего я боюсь, что потом мы не сможем отвыкнуть от этого, — возмущалась Филлис Дикон. — Я никогда больше не смогу относиться к врачам так, как прежде. Даже самому захудалому докторишке, который придет к нам обедать, я буду стараться услужить и кинусь открывать перед ним дверь. Я знаю, что так оно и будет!
В госпитале царила атмосфера товарищества. Классовые различия остались в прошлом. Дочь священника, дочь мясника, миссис Манфред, жена помощника драпировщика, и Филлис Дикон, дочь барона, — все они называли друг друга просто по фамилиям и одинаково интересовались «что будет на ужин и хватит ли на всех». Естественно, не обходилось без происшествий. Хохотушка Глэдис Поттс была поймана на том, что не раз пробиралась в столовую раньше других и успевала стащить лишний кусок хлеба с маслом, а то и лишнюю порцию риса
— Знаете, — говорила Филлис Дикон, — я теперь хорошо понимаю слуг. Мы привыкли говорить о том, что они думают только о еде, а теперь и с нами происходит то же самое. Только этим и живешь. Вчера вечером я чуть не заплакала, когда мне не хватило яичницы!
— Они не должны готовить яичницу, — возмутилась Мэри Карднер. — Яйца нужно варить, чтобы каждое было видно, а отличницы некоторые бессовестные всегда могут отхватить больше, чем положено, — и она многозначительно посмотрела на Глэдис Поттс, которая нервно засмеялась и удалилась из комнаты.