Хлеб по водам

Шоу Ирвин

— Я так и знала, что ты это скажешь. Поэтому и спросила. Je t'embrasse. [39] Видишь, работаю над своим французским.

— Я люблю тебя. Пожалуйста, не забывай, на каком бы это ни звучало языке.

— Не забуду, — шепнула в ответ Лесли. — Доброй ночи.

— Доброй ночи, моя дорогая, — сказал Стрэнд и повесил трубку, немного успокоенный тем, что хотя бы с Лесли все хорошо. Затем включил свет, снова подошел к телефону и долго и задумчиво смотрел на него. Может, позвонить Хейзену прямо сейчас? Он даже снял трубку,

но затем опустил ее. Он слишком устал, чтобы отвечать на вопросы, которые непременно будет задавать Хейзен. Стрэнд понимал, что ему следует пойти в общую комнату, посмотреть, не собрались ли там мальчики, и ответить на их вопросы. Но потом решил, что с этим можно подождать до утра. Если сегодня он снова увидит Хитца, то ударит его, он это чувствовал.

39

Обнимаю (фр.).

Стрэнд услышал, как прозвенел колокольчик, сзывающий на обед, и только тут вспомнил, что весь день ничего не ел.

Пошел на кухню и заглянул в холодильник. Ничего, кроме яиц, бекона и полпакета молока. Но ему хватит, сойдет и это. Обедать в столовой, среди мальчиков, — нет, это выше его сил, пусть даже он ляжет спать голодным. И выходить в город тоже не хотелось. Ведь там его могут узнать — те люди, что были сегодня в зале суда.

Стрэнд начал поджаривать бекон, но тут снова зазвонил телефон. Он снял сковородку с огня и поспешил в гостиную.

— Аллен? — Это был Хейзен.

— Да, Рассел. Как поживаете?

— Только что вернулся из Вашингтона. И мне сказали, что вы утром звонили.

— Вы стоите, Рассел?

— Да, в данный момент стою. А почему вы спрашиваете?

— Потому что это долгая и очень запутанная история, и я советовал бы вам присесть.

— А что случилось? — Теперь голос Хейзена звучал встревоженно. — С Лесли все в порядке?

— Да, все замечательно. Она у Линды. Все-таки решилась в конце концов поехать с ней в Париж, — сказал Стрэнд. — Нет, речь идет о Ромеро. Вы уже сидите?

— Да, сижу.

— Мы с Лесли как раз вернулись из Нью-Йорка, машина остановилась возле дома, и тут из дверей выбежали двое мальчиков, — начал рассказывать Стрэнд. — Один преследовал другого. Преследующим был Ромеро. И в руках он держал нож…

— Вот идиот! — воскликнул Хейзен. — Да ведь его за это вышибут из школы.

— А мальчиком, которого он преследовал, был юный Хитц…

— Господи… — пробормотал Хейзен. — А я уж было надеялся, что не услышу этого имени до конца своей жизни.

— Услышите, Рассел. К сожалению, придется…

— Его старик подкинул Судебному департаменту несколько довольно мерзких деталей и подробностей, поэтому мне пришлось ехать в Вашингтон. Однако расскажите мне все, до конца. Во всех подробностях.

Когда Стрэнд сообщил, что из шкатулки в комнате Ромеро было похищено триста семьдесят пять долларов, Хейзен взорвался:

— Где, черт побери, он раздобыл триста семьдесят пять долларов?!

— Хитц утверждает, что вечерами в комнате Ромеро собирались ребята и играли в азартные игры.

— А вы об этом ничего не знали? —

с удивлением спросил Хейзен.

— Нет.

— Что за порядки в этой хваленой школе!

— Полагаю, самые обычные. Как и везде.

— Продолжайте, — ледяным тоном произнес Хейзен. И вскоре снова перебил его, когда Стрэнд сказал, что, по словам Ромеро, есть основания полагать, будто именно Хитц украл у него деньги. — Какие такие основания? — спросил он.

— Ромеро не говорит. Сказал только, что это конфиденциальная информация.

— Конфиденциальная! — фыркнул Хейзен. — Уверяю, если б я оказался там, ни о какой конфиденциальности не могло бы быть и речи! Он бы у меня и пяти минут не продержался. Но у вас есть по крайней мере хоть какие-то догадки?

Стрэнду вспомнился слезливый, умоляющий голос миссис Шиллер.

— Никаких, — ответил он. О письмах он решил вообще не упоминать. И если даже Хейзен решит приехать в школу и расколоть миссис Шиллер или Ромеро, то у него все равно ничего не получится. — Хотите дослушать историю до конца?

— Извините, — сказал Хейзен. — Постараюсь больше не перебивать вас.

Минут через пятнадцать Стрэнд подошел к финальной сцене в зале суда и рассказал Хейзену о том, что Ромеро отказался давать свидетельские показания в свою пользу.

— Школьный юрист, некий мистер Холлинзби, просто с ним измучился. Но мальчишка уперся как бык и стоял на своем. Мало того, еще заявил судье, что не признает правомочности этого суда.

— Этот ваш Холлинзби… тот еще адвокат! — с иронией заметил Хейзен. — Не смог уговорить восемнадцатилетнего щенка прекратить валять дурака!.. Неудивительно, что он торчит в затхлом маленьком городке. А где сейчас Ромеро?

— В тюрьме, — ответил Стрэнд. — Сумма залога — десять тысяч долларов. — Он слышал, как на том конце линии тихо ахнул Хейзен.

— Чертовски круто, я бы сказал, — заметил Хейзен. — Но на месте судьи я бы назначил еще более высокую сумму. Тысяч двадцать. Этот щенок заслуживает тюрьмы, хотя бы за свою черную неблагодарность. Мне не слишком приятно говорить это, Аллен, но, боюсь, вы несколько распустили этого мальчишку. Могли проследить хотя бы за тем, чтобы у него не было холодного оружия.

— Вы совершенно правы, — сказал Стрэнд. И не стал говорить о том, насколько оскорбительным показался ему этот упрек, а также тон, которым говорил с ним Хейзен. — Я многое упустил и, вполне возможно, упущу в будущем. Но речь сейчас не об этом. И еще, мне кажется, не стоит преувеличивать, называя обычный карманный нож холодным оружием. Но что случилось, то случилось. Теперь мальчик, которого мы выдернули из трущоб и поместили в эту школу…

— С самыми лучшими намерениями, — вставил Хейзен.

— Да, с самыми лучшими намерениями, — согласился Стрэнд. — Так вот, теперь он за решеткой, и помощи ему ждать совершенно не от кого, даже от семьи. Ну, разве что от человека, настроенного милосердно. — Он знал, что Хейзену это не понравится, однако все же продолжил: — От человека, способного собрать десять тысяч долларов. И если эта сумма не будет внесена, парню придется торчать за решеткой до суда, а состояться он может и через несколько месяцев, так что…