Хлеб по водам
Шрифт:
— Начало одиннадцатого, — ответила Лесли. — Мы собирались звонить в полицию.
— Я думаю, лучше позвонить врачу, — сказала Элеонор, которой наконец удалось снять с него пальто. Стрэнд увидел, что все оно заляпано грязью. И еще к нему пристали осколки льда и пучки сухой травы.
— Я в полном поря… — Тут он снова расчихался и не закончил фразы. — Просто выгляжу немного…
— Давайте уложим его в постель, — сказала Лесли.
И вот все они двинулись вверх по лестнице, и женщины поддерживали его с обеих сторон под руки, что было, по мнению Стрэнда, совершенно ни к чему. Элеонор принесла
Когда он наконец оказался нагишом, Лесли принялась сильно растирать его полотенцем. И тут он почувствовал, что в ступнях начало покалывать. Это означало, что циркуляция крови возобновилась. Затем Лесли завернула его в полотенце, уложила на кровать и укутала одеялами. Точно щенка после купания, подумал он. Затем все тело снова начала сотрясать мелкая противная дрожь, и он подумал, без особого, впрочем, огорчения, что это, очевидно, первый симптом воспаления легких.
— Прости, — сказал он Лесли. Она стояла возле кровати и с тревогой смотрела на него. — Никогда не предполагал, что в тумане… — Тут вдруг на него навалилась ужасная усталость, и он закрыл глаза. — Знаешь, подремлю немного, пожалуй… — пробормотал он. Потом открыл глаза и болезненно улыбнулся Лесли: — Надеюсь, кто-то из вас догадался подарить мне на Рождество компас. — И с этими словами он погрузился в глубокий сон.
Он проспал всю ночь, лишь изредка ощущая тепло, исходившее от Лесли, которая прилегла рядом. Сон показался столь сладким, что, съев завтрак в постели, он снова уснул и проспал весь день и всю следующую ночь, не желая ни думать, ни говорить. На второе утро Рождества он проснулся рано; рядом тихо посапывала Лесли. Он тихонько выбрался из постели, чувствуя себя посвежевшим, бодрым и кошмарно голодным. Быстро оделся, спустился вниз. Супруги Кетли подали обильный завтрак, который он съел до крошки, в полном одиночестве, сидя у окна с видом на океан, отливавший холодным голубоватым блеском в свете зимнего солнца.
Блуждания во тьме и в тумане по каким-то незнакомым дорогам с риском быть сбитым той машиной, что внезапно вырвалась из-за угла, — это было малоприятное испытание. Однако Стрэнд был рад, что все вышло именно так. Это дало ему столь необходимую передышку, уберегло от дальнейшей ссоры с Кэролайн, приуменьшило чувство вины и предательства. Ясным солнечным утром все проблемы выглядели не столь пугающими и неразрешимыми. Даже то, как обращалась с ним семья, если верить словам Кэролайн, не казалось теперь оскорбительным. Пусть они поступали неправильно, пусть играли, но делали это лишь из любви к нему. И при одной мысли об этом сердце его наполнялось ответной любовью. И Стрэнд поклялся себе, что подобное больше не повторится — ни за что и никогда. Теперь глаза его открыты, и так будет лучше для всех.
Кэролайн спустилась к завтраку, и он увидел, какое озабоченное и даже мрачное у нее личико. Он встал из-за стола, обнял дочь и поцеловал
— О, папа… — пробормотала она, уткнувшись носом ему в плечо. — Я так рада, что ты в порядке. Я сильно испугалась вчера… Знаю, именно я во всем виновата…
— Пустяки. Ни в чем ты не виновата, детка, — сказал Стрэнд. — А теперь садись и давай завтракать вместе.
Он с неодобрением отметил, что Кэролайн заказала мистеру Кетли только черный кофе.
— Это весь твой завтрак? — спросил Стрэнд.
— Просто я сегодня не голодна, — ответила Кэролайн. — Знаешь, папа, в доме происходит что-то странное, а мама мне ничего не говорит. Тебе известно, что Линда и Элеонор уехали вчера вечером?
— Нет. — Стрэнд медленно опустил чашку на блюдце. — И куда же они отправились?
— Линда поехала в Нью-Йорк.
— Да, она что-то говорила об этом. Она очень беспокоится о мистере Хейзене. — Он глубоко вздохнул. — Ну а куда поехала Элеонор?
— Толком не знаю. Вчера они с мамой громко ругались и спорили, даже отправили меня вон из дома, погулять. И когда я вернулась, то увидела, что Линда с Элеонор садятся в машину. А у мамы было такое лицо, будто она недавно плакала. И еще я слышала, как она сказала Элеонор: «Тебе следовало хотя бы попрощаться с отцом!» На что Элеонор ответила: «Я все обдумала, мне до смерти надоели эти споры. Не хочу, чтобы он начал меня отговаривать. Просто передайте, что я очень люблю его. И поступая так, выполняю свой долг». Потом они уехали. Знаешь, папа, я думаю, что она вернулась в Джорджию. Это что, плохо, да?
Стрэнд вздохнул:
— Ничего хорошего.
— Я уже давно не ребенок, — сердито заметила Кэролайн. — И считаю, что имею полное право знать, что происходит.
Стрэнд взглянул на дочь. В его глазах светилась нежность.
— Ты права, — сказал он. — Полагаю, тебе действительно пора знать, что происходит в семье. Причем не только тебе, но и всем нам. Элеонор уехала из Джорджии потому, что некоторым людям не нравилось, что пишет Джузеппе в своей газете. И эти люди подложили к порогу их дома бомбу, угрожали убить Джузеппе и Элеонор, если они будут продолжать в том же духе.
— О Господи Иисусе, — пробормотала Кэролайн. Никогда прежде Стрэнд не слышал, чтобы она произносила имя Господа. — И Джузеппе, конечно, отказался уехать?
— Элеонор утверждает, что он просиживает ночи напролет без сна, с дробовиком на коленях.
Кэролайн поднесла руку ко рту и принялась грызть ногти. Она не делала этого с семи лет, когда родителям удалось переломить эту дурную привычку.
— Тогда она правильно поступила, что вернулась, — сказала Кэролайн. — Ее место рядом с мужем. Ей вообще не следовало оставлять его одного.
— Интересно, что ты скажешь и как будешь себя чувствовать, если что-то случится с твоей сестрой?
— Буду чувствовать себя ужасно, — ответила Кэролайн. — Но все равно считаю, что она поступила правильно. Послушай, папа… — Она дотронулась до руки Стрэнда. — Это какой-то несчастливый дом. Мы должны уехать отсюда. Прямо сейчас. Пока еще не слишком поздно. Ты только вдумайся, сколько страшных событий здесь произошло! Сперва ты едва не утонул, едва не умер… Потом я… попала в эту дурацкую аварию с Джорджем…