Хлеб с ветчиной
Шрифт:
— Твой братец тоже пустышка!
Брат моей матери жил в Германии. Отец поносил его не реже родных братьев.
Был у меня еще дядя Джек — муж сестры отца, которую звали Элеонора. Я никогда не видел эту чету, потому что отец разругался с ними.
— Видишь этот шрам у меня на руке? — спрашивал меня отец. — Это сделала Элеонора карандашом, когда я был еще совсем маленьким. Он уже никогда не зарастет.
Людей мой отец не любил. Не любил и меня.
— Детей должно быть видно, но не слышно, —
Был воскресный полдень, и бабушка Эмили не приехала.
— Мы должны навестить Бэна, — сказала моя мать. — Он умирает.
— Он постоянно занимал у Эмили деньги и просерал их в карты или тратил на своих баб и выпивку.
— Я знаю, папочка.
— Теперь он сдохнет, и Эмили останется без гроша.
— И все же мы должны навестить Бэна. Врачи сказали, что ему осталось недели две.
— Ну, хорошо, хорошо! Мы поедем!
Мы загрузились в «форд» и поехали. Отец сделал остановку возле рынка, и мать купила цветы. Путь наш лежал в горы. Когда достигли подножья, отец свернул на маленькую извилистую дорогу, ведущую наверх. Дядя Бэн лежал в санатории для больных туберкулезом.
— Должно быть, это стоит Эмили кучу денег — содержать Бэна в таком месте, — сказал отец.
— Может, Леонард помогает? — предположила мать.
— Леонард нищий. Он все пропил и промотал.
— А мне нравится дедушка Леонард, — сказал я.
— Детей должно быть видно, но не слышно, — гаркнул отец и продолжил: — Этот Леонард был добр со своими детьми, только когда надирался. Вот тогда он и шутил с нами, и раздавал деньги. Но когда папочка был трезв, то не было в мире человека жаднее и подлее его.
«Форд» легко взбирался по горной дороге. Воздух был свеж и прозрачен.
— Приехали, — сказал отец, выруливая на стоянку возле санатория. Мы все вышли, и я, вслед за родителями, забежал в здание. Когда мы вошли в палату, дядя Бэн сидел на кровати и смотрел в окно. Он повернулся. Это был очень красивый мужчина: худощавый, черноволосый, с темными глазами, которые блестели, словно бриллианты на свету.
— Здравствуй, Бэн, — сказала мать.
— Здравствуй, Кэтти, — отозвался дядя и посмотрел на меня. — Это Генри?
— Да.
— Садитесь.
Отец и я сели.
Мать осталась стоять:
— Мы привезли цветы, Бэн. Но я не вижу вазы.
— Да, прекрасные цветы, Кэтти, спасибо. Но вазы действительно нет.
— Я пойду поищу, — сказала мать и вышла вместе с цветами.
— Ну, где же теперь все твои подружки, Бэн? — спросил отец.
— На подходе.
— Сомневаюсь.
— Они на подходе.
— Мы здесь только потому, что Катарина хотела видеть тебя.
— Не сомневаюсь.
— Я тоже хотел видеть тебя, дядя Бэн. Я думаю, ты хороший, — сказал я.
— Хороший кусок говна, —
— Вот. Я поставлю их на столе возле окна.
— Замечательный букет, Кэтти. Мать села.
— Нечего рассиживаться, — сказал отец.
Дядя Бэн запустил руку под матрац и достал пачку сигарет. Он вытянул одну, зажег спичку, прикурил и глубоко затянулся.
— Тебе же не разрешают курить, — заговорил отец. — Я знаю, где ты берешь сигареты. Твои шмары приносят их тебе. Ну что ж, я скажу докторам, и больше ни одна блядь не проникнет сюда!
— Кончай пороть чушь, — ответил дядя.
— У меня есть желание выдрать эту сигарету у тебя изо рта вместе с губами! — продолжал злиться отец.
— У тебя никогда не было приличных желаний, — усмехнулся дядя.
— Бэн, — вмешалась мать, — ты не должен курить. Это убьет тебя.
— Я прожил хорошую жизнь, — ответил дядя.
— Ничего хорошего не было в твоей жизни, — не унимался отец. — Врал, занимал деньги, блядовал и пил. Ты не работал ни одного дня в своей жизни и теперь подыхаешь в 24 года!
— Это было весело, — сказал дядя и вновь крепко затянулся.
— Пошли отсюда, — сказал отец, поднимаясь. — Он сумасшедший! За ним встала мать. Затем я.
— Прощай, Кэтти, — сказал дядя. — И ты, Генри, прощай, — он взглядом показал, к какому Генри обращается.
Мы проследовали за отцом через холл санатория и вышли на стоянку к нашему «форду». Машина завелась, и мы стали спускаться вниз по извилистой горной дороге.
— Нужно было посидеть подольше, — сказала мать.
— Ты что не знаешь, что туберкулез заразен? — спросил отец.
— Я думаю, дядя хороший, — сказал я.
— Это болезнь делает его похожим на хорошего человека, — сказал отец. — К тому же, кроме туберкулеза, он подхватил еще много всякой заразы.
— Какой заразы? — заинтересовался я.
— Тебе еще рано знать, — ответил отец.
Он лихо вел машину вниз по извилистой горной дороге, пока я думал над его словами.
4
И снова было воскресенье, и мы ехали в нашем «форде» в поисках дяди Джона.
— У него совсем нет честолюбия, — говорил отец. — Я никогда не видел, чтобы он поднял свою дурацкую голову и прямо посмотрел людям в глаза.
— Мне не нравится, что он жует табак, — отвечала мать. — Жует и сплевывает куда попало.
— Если бы таких, как он, было большинство, эту страну уже давно завоевали бы китаезы, а нас всех превратили бы в прачек…
— Просто Джон не имел шанса, — продолжала мать. — Он слишком рано ушел из дома. Ты-то, по крайней мере, закончил школу.
— Колледж, — поправил отец.