Хлопок одной ладонью. Том 1. Игра на железной флейте без дырочек [OCR]

Звягинцев Василий

Как если бы один конструктор посвятил себя созданию дирижабля с поршневым двигателем, а другой, вообще ничего не зная о трудах первого, с нуля начал бы строить реактивный самолет. Хотя цель у них одна и та же — власть над воздушной стихией.

Искал же Лихарев «соперника» вполне традиционными методами. Примерно так, как Шульгина с его матрицей, ну, еще и чисто оперативными методами тоже. Благо спешить было совершенно некуда. Начальство не подгоняло, и угроза, если была, представлялась слишком отдаленной.

Эвелине, которая, само собой, заинтересовалась, чем он часами занимается в своем подвале, оставляя ее в одиночестве,

объяснил, что для собственного удовольствия изобретает новую систему связи, основанную не на радиоволнах, а на совершенно ином принципе. И что хранить его исследования следует в строжайшей тайне, потому что в случае успеха он не только заработает совершенно немыслимые деньги, на которые не новую виллу приобрести, а собственный остров с океанской яхтой, а сможет реально претендовать на Нобелевскую премию.

Валентину показалось, что подруга посмотрела на него с сожалением. Казался, мол, вполне приличным человеком, а оказывается, у него тоже тараканы в голове. Но вслух она ничего не сказала. Да и права такого у нее не было — мужчина сам знает, что ему делать, на рыбалку с друзьями ездить, рамочки для фотографий из фанеры выпиливать или вечный двигатель изобретать. Благо все остальное время он уделял ей. И позволял распоряжаться гигантскими, по сравнению с ее скудным парижским житьем-бытьем, денежными средствами. А чтобы она не скучала во время его научных упражнений, Лихарев нашел ей учительницу русского языка, старушку с ученой степенью, сорок лет отработавшую в пятигорском инязе, постигшую глубины не только почти всех славянских, но и романо-германских филологии.

По прошествии двух с лишним месяцев Валентин знал о профессоре Маштакове все. Обнаружил его убежище и собрал необходимые биографические материалы. Оставалось понять: а что же со всем этим делать дальше?

Познакомиться, предварительно придумав подходящую легенду, или же предоставить самоучку его судьбе, обеспечив надежную систему «защиты от дурака»? Пусть себе тешится, раз более подходящего приложения врожденным способностям не нашел. Лично для себя пользы от встречи с профессором Лихарев не видел. Объединив усилия, создать многократно более мощный и совершенный генератор? А зачем? Странствовать по развилкам, открывать новые реальности? И что дальше? Его и эта вполне устраивала, уровнем жизни, стабильностью, максимальной приближенностью к идеалу, если таковой вообще достижим.

Возвратиться обратно в тридцать восьмой? Извините. Искать в дебрях параллелей ту, на которой аггрианская цивилизация еще в полной силе и не погрязла в бессмысленных противостояниях с соседями, ближними и дальними? Для него там нет ничего не только близкого, но даже минимально привлекательного.

Одним словом, от добра добра не ищут. Нет, а познакомиться все равно можно. Просто поближе узнать человека, весьма одаренного, да и в личном плане, возможно, неординарного.

Но чем больше педантичный Лихарев сужал вокруг Маштакова свои крути, никуда не торопясь и не форсируя «случайного знакомства», тем интереснее ему становилось.

Совершенно как у небезызвестного А. И. Корейко (да и очень многих других людей тоже) жизнь «объекта» делилась на малосовместимые половины. Примерно до восемнадцати часов ежедневно, кроме воскресений, Виктор Вениаминович вел себя, как образцовый интеллигент в профессорском звании. Увлекательно читал лекции, вел семинары, занимался кое-какой

научной работой (чтобы хоть две публикации в год появлялись), по слухам, трудился над монографией.

Дальше (но это нужно было кропотливо и со знанием дела за ним наблюдать) начиналась «личная жизнь». Что он увлекался женским полом — это слабость понятная, кто «перед Богом не грешен, перед царем не виноват»?

Тем более что за пределы нормы (разве что в количестве пассий) он не выходил. Ни одного из распространенных пороков за ним не числилось, даже собственных студенток соблазнял только по достижении ими совершеннолетия.

А вот то, что вокруг Маштакова постоянно кружились личности определенно криминальной ориентации и преимущественно уроженцы Закавказья, Передней Азии и, пожалуй, Ближнего Востока, наводило на размышления. Тем более что жил он удобно, уединенно, почти что в маленьком замке у подножия Машука, и конфиденциальность визитов гарантировалась едва не стопроцентно.

Был бы Виктор Вениаминович профессором химии, все бы с ним было понятно, но он ведь физик, математик, механик…

Но Валентин был профессиональный разведчик и контрразведчик такого класса, что на здешней Земле соперников у него не имелось и быть не могло, особенно с учетом технических возможностей. И все удивительно по-дилетантски выстроенные цепочки маштаковских связей он размотал без труда.

Сами по себе они с интересами Лихарева никак не пересекались. В том смысле, что не затрагивали его единственного требования к этому миру — незыблемости существующего порядка вещей. Он хотел стабильности и комфорта, ничего больше. И ощущал себя по отношению к России этаким просвещенным помещиком — если управляющий рачительно ведет дела и не ворует сверх меры, крестьяне сыты, довольны, исправно платят оброк и не бунтуют, то до никчемных подробностей личных жизней и взаимоотношений четырехсот миллионов душ ему нет никакого дела. Произойдет нечто экстраординарное — тогда и вмешаемся.

Все связи Маштакова замыкались на тайных предводителей многочисленных на Северном Кавказе землячеств, по преимуществу тех, что имели солидные диаспоры за южными границами России — армянские, адыгские, тюркские и т. п. Хотя сам он ни к одной из этих наций и народностей не принадлежал. Что, собственно, и делало возможной его полную беспристрастность в делах.

Дела же были хотя и предосудительными по международным законам (по российским, кстати, тоже), в поле зрения окружного жандармского управления до сих пор не попали. Скорее всего, кому следовало, хорошо заплатили, и профессор оказался внутри своеобразного «кавказского мелового круга», который, как известно, надежно защищает от поползновений всякого рода потусторонних сил. А для Маштакова жандармы, разумеется, были существами именно что потусторонними.

Проще говоря, Виктор Вениаминович являлся для доброй половины Ближнего Востока, расположенного за пределами Периметра, аналогом целого военно-технического НИИ (а может быть, и числящегося в секретных платежных ведомостях таковым). Он брался за разработку, а иногда и за натурное исполнение самых невероятных фантазий многочисленных ханов, шахов, шейхов и просто «уважаемых людей», которые вели между собой когда «холодные», а когда и «горячие» войны, решали запутанные финансовые и династические проблемы, мстили обидчикам и занимались другими увлекательными делами.