Хлопок одной ладонью. Том 1
Шрифт:
– Последним выходом было бы просто перебить силовой кабель, но я, знаете ли, не рискнул.
– Почему?
– Страшно стало, - честно ответил директор.
– Самым примитивным образом. Только подумал об этом, как меня охватил страх такой силы, что ни ногой шагнуть, ни руку поднять.
– А то, что случилось там, - я показал пальцем в потолок, - вы связываете именно с включением аппарата?
– Да как же не связывать? Все изменения и парадоксы в городе происходили и происходят в прямом соответствии с тем, как ведут себя стрелки и указатели…
Он показал рукой, и я увидел,
– Систему с непривычки заметить трудно, но я за пятнадцать лет кое-как начал в этом разбираться. Вот эта, например, стрелка при работе с предметом весом в килограмм, перемещаемым ко времени своего создания на триста, к примеру лет, отклоняется едва ли на пару микроделений, а сейчас ее зашкаливает, ограничитель едва не гнется. А это может значить что? Я думаю, или деформация по времени на тысячи лет, или по массе на сотни тысяч тонн. Что, в общем, и соответствует наличным потрясениям. Так это только один указатель, а тут их посмотрите, сколько, и все они словно взбесились…
Разобраться во всем этом мне, само собой, было не по силам. Не тот уровень подготовки.
– И что, - осенило вдруг меня, - вы, когда здесь разбирались, никаких схем, инструкций, табличек-указателей не обнаружили? Так ведь не бывает. Обязательно хоть что-то похожее должно быть. Тем более если техника старая. Мы, когда пацанами были, и немецкой трофейной техники насмотрелись, и ленд-лизовской. Станки, машины, радиоприемники, телефоны, самолеты, само собой… Да вы помните. Все было в табличках и надписях. Даже на немецком микрофоне, как сейчас помню, на тангенте надпись «Друкен», то есть - «Нажми», а вокруг решетки - «Фейнд херт мит!» - «Враг подслушивает!». Я на токаря учился, на любом станке возле каждой ручки и маховичка - обязательно разъяснение, любому, хоть немножко знающему буквы, понятное. А у вас - не было?
– Было, - согласился Вайсфельд.
– И таблички, и довольно толстая рукописная тетрадь со схемами. Только все - шифрованное. Точнее, не шифр, а тайный язык. Написано кириллицей, и почерк хороший, как в старых прописях, но лексика - не иначе с острова Рапа-Нуи. Ничего лучшие лингвисты за все время не поняли. Сами можете взглянуть…
Вайсфельд достал из ящика стола выглядящую должным образом, в меру замусоленную, общую тетрадь в клеенчатой обложке. Я пропустил под пальцами страницы. Действительно, совершенно нечитаемый текст, не имеющий ничего общего ни с одним из знакомых языков. И довольно много листов схем, без пояснений бессмысленных.
И тут в дверь застучали. Сильно и явно нервно.
Когда входили, директор машинально или намеренно повернул головку внутренней защелки.
– Что такое?
Светлана, не входя, крикнула:
– Тревога! Наверху - бой!
– Оставайтесь здесь, - не зная почему, почти приказал я Вайсфельду.
– Мы - наверх. Разберемся - вернемся. Если нет - лучше вам все это уничтожить. Даже через страх. Гранату бы вам… Нету!
– Нет, я с вами. А если что - вернусь, тогда и сделаем…
С крыши я увидел вполне бессмысленное в нормальной логике, но здесь уже неудивительное зрелище. С трех сторон охватывая здание музея, массами подходили верховые, действительно одетые наподобие классических махновцев или «зеленых» со степных хуторов. Черт знает какие жупаны, казакины, венгерки, бешметы и черкески облачали этот народ, горячащий коней, стреляющий в воздух из винтовок, карабинов и маузеров.
Их было довольно много - сотни три-четыре.
Если сейчас открыть шквальный огонь из пулеметов, почти в упор, да курсанты с той стороны поддержат, столько можно навалять, что уцелевшие наверняка разбегутся.
Но смысл происходящего, наверное, не в этом?
– Не стрелять!
– во всю силу голоса закричал я, надеясь, что услышат не только свои, но и чужие.
– Не стрелять до первых прицельных в нашу сторону. Эй вы там, кто у вас главный, что нужно? Я начальник гарнизона, высылайте переговорщиков…
Уже нормальным голосом, только для адъютанта:
– Стае, беги к телефону, скажи дежурному в училище, чтоб пока ждали. А если нас всерьез станут штурмовать, пусть бэтээры выпускают. У них там три штуки у ворот стоят. Наверняка всем хватит…
Едва я успел выдать последнюю команду, меня, как и раньше уже случалось, вышибло из этой реальности. Я снова ощутил тот самый удар ногами о землю, что предшествовал удару по затылку в музейном дворе. Всего лишь сегодняшним утром…
ГЛАВА 3
За время, может, длинное - может, невообразимо короткое, у Андрея в голове успела проявиться только одна отчетливая, законченная и сформулированная мысль: «Ну, сколько же можно? Такое однообразие! Замки, стрельба, подвалы, тайны мадридского двора. Деформации прошлого и будущего. Сталины и вожди Белого движения. А в итоге получаемся вроде девок с Казанского вокзала тех еще лет, которые за три рубля были готовы на любое применение. К ним самые неразборчивые из московских парней брезговали обращаться. Только одичавшие приезжие. Здесь - высшие существа из Высших миров, а туда же…»
И немедленно прозвучал ответ, то ли извне, то ли из недр его собственного сознания и сверхсознания: «К кому претензии? Что хочешь, то и получаешь. Мыслил бы иными категориями, сидел бы в кабинете для VTP-пepсон Королевской библиотеки и за стаканом виски со льдом получал бы нужную информацию от профессора Хиггинса в исполнении Рекса Харрисона [10] . По вашему настрою - что заказывали, то и кушайте. Кстати, могло быть и хуже. У своего друга Шульгина осведомись насчет антуража и климата в Ниневии».
10
Главный герой к/ф «Моя прекрасная леди» по пьесе Б. Шоу «Пигмалион».