Хлопок одной ладонью. Том 2. Битва при Рагнаради [OCR]

Звягинцев Василий

— Было. То есть такой вариант проигрывался, причем на столько порядков высших логических связей, сколько позволяет мощь Главного компьютера «Валгаллы». А это, считай, терафлоп [1] . На Земле более мощных машин пока нет. Выходит, что вроде все чисто. Подлянки не просматривается. Ребята, скорее всего, работают без учета нашего существования. И это радует. Пусть до поры до времени.

Так что не очень и трудна будет твоя задача. Всего-навсего — удерживать реальность в заданных параметрах… Особенно — с учетом того, что мы будем оказывать тебе всю возможную помощь. Интеллектуальную,

техническую и практическую. На уровне нашим оппонентам (и тамошним друзьям тоже) в обозримое время недоступном. Это, конечно, тоже может быть связано с определенным количеством насильственных действий, чего скрывать, но в целом мы люди мирные… Так берешься?

1

Тера- (от греч. (eras — чудовище) — приставка, обозначающая наименование, кратное 10 исходной единицы. Терафлоп — триллион операций, производимых компьютером в секунду.

Глава 2

Через Тель-Авив и Брест Ляхов возвратился в Москву.

С Розенцвейгом они расстались во Внуковском аэропорту. Сначала собирались ехать вместе, но у самого выхода из терминала возник ниоткуда высокий лощеный поручик.

— Господин полковник, приказано встретить и проводить. В Кремль. К полковнику Неверову.

— Так вот и еще господин Розанов со мной. Подвезем?

— Приказано — только вас встретить…

Вадим очень удивился. Слишком уж категоричным был тон порученца. Однако — мало ли что.

— Простите, Львович, тут, наверное, дело неотложное. Рад был бы кофейком с вами побаловаться, но — сами видите.

Розенцвейг посмотрел на него со странным выражением лица. А Вадим и тогда ничего не понял.

Под мелким, нудным дождем прошел в сопровождении офицера к ожидавшей напротив скверика машине.

В кремлевском кабинете Тарханова ему сразу не понравилось. Сергей был мрачен и чем-то угнетен.

— Вернулся? Молодец. А мы тут без тебя Императора на Престол возвели…

— А и хрен бы с ним, — невежливо ответил Вадим. — Ты еще не генерал Свиты?

— Пока нет.

— Татьяна как?

— Спасибо, все в порядке. Твоя Майя — тоже. Помолчали. Вадим испытал неприятное чувство растерянности от ощущения, что не знает, о чем еще говорить с другом. Так бывает в комнате, где стоит гроб с покойником. Зашел, произнес соболезнования, а дальше?

— Может, нальешь с дорожки? — спросил Ляхов.

— А, это — сейчас!

Тарханов достал из сейфа недопитую еще с прошлого раза бутылку коньяка.

— Слушай, Серега, может, ты тещу похоронил, что за минор? — в развитие пришедшей в голову темы попытался неловко пошутить Вадим.

Тарханов как-то безнадежно махнул рукой. Нет, с ним правда было не совсем то. Неужели Татьяна что-то все-таки выкинула?

— Ну, не хочешь говорить, и не надо. А уж у меня есть чего…

— Расскажешь…

До кабинета Чекменева ехать не пришлось. Он помещался здесь же, в Кремле, только в другом корпусе.

Длинными коридорами прошли до кабинета, кстати, гораздо более скромного, чем у Тарханова.

Без всяких задних мыслей Ляхов, по старой памяти, широко улыбнулся генералу, шагнул навстречу, ожидая, что тот протянет ему руку. Приготовил слова, которыми начнет докладывать о результатах своей миссии.

Но и генерал выглядел так, будто последние сутки кормился только лимонами.

«Да

неужели они совсем разучились владеть собой? — как-то отчужденно подумал Вадим. — Какие же они тогда, на хрен, профессионалы?»

— Извините, Вадим Петрович, — сказал Чекменев. — Это, может быть, даже и ошибка, но пока я должен вас арестовать. Пистолет сдайте.

Ляхов с удивительным даже для самого себя спокойствием обернулся на стоявшего за его спиной Тарханова.

Тот с непередаваемо мучительной гримасой на лице, которую безуспешно пытался подавить, сделал едва заметный жест руками, который можно было истолковать примерно так: «Сейчас я совершенно ничего не могу сделать. А там посмотрим…»

Ляхов демонстративно, с этакой аристократической брезгливостью расстегнул ремень кителя. Кобура «адлера» висела на нем — тяжелая, внушающая уверенность. Секунда дела — сдернуть застежку, пистолет сам выпадет в руку. И что тогда?

— Подавись, подполковник, — в качестве высшего оскорбления бросил он в лицо Чекменеву его недавнее звание, а на стол — наградной израильский пистолет.

Когда Ляхова отвели в «камеру предварительного заключения», он сообразил, что кое-что пошло не совсем по плану. Александр Иванович предупреждал — некоторые сложности в отношениях с «ближним окружением» у него возникнуть могут, и эти варианты они прорабатывали. То, что Чекменев начнет с ним какую-то игру, предполагалось, исходя из общего анализа ситуации. На это ему отводилась неделя-другая. Нормальный срок. Выслушать отчет о действиях в Польше и Израиле, рассмотреть, сверить с иными источниками, составить собственное впечатление и на основании его — план дальнейшей разработки объекта, ввести его в действие…

Вадим предполагал, что успеет переговорить с Тархановым, подключить к операции Майю, подкинуть Игорю Викторовичу несколько «мягких» дезинформации. А тут генерал (или кто он теперь?) как-то уж слишком решительно обострил партию.

«Неизвестно, сколько времени отведено мне на „отдых“ перед тем, как начнется „работа“», — думал Ляхов, прямо в сапогах улегшись на просторный кожаный диван, закинув руки за голову и перекатывая из угла в угол рта папиросу с изжеванным мундштуком. Только это, пожалуй, выдавало его несколько «вздернутое» состояние духа. Обычно он обращался с папиросой аккуратно, даже мундштук никогда не заламывал, как принято у большинства курильщиков.

Хотя нервничать особенно и не с чего. Знал, на что шел, получил необходимый инструктаж, краткий курс обращения со спецтехникой «потустороннего» происхождения и специальное психологическое кондиционирование по предложенной Шульгиным методике.

Методика, кстати, весьма оригинальная и эффективная, о чем Вадим мог судить профессионально. Построенная на интересном сочетании как вполне научных принципов, так и неведомых Ляхову практик явно восточного и, похоже, весьма древнего происхождения, типа дзен-буддизма и еще чего-то, гораздо хитрее и заумнее.

Неплохо бы вместе с Максимом разложить ее на составляющие, вычленить «действующее ядро».

Надо же, какие пустяки в голову лезут, в то время как сосредоточиться нужно совсем на другом. Впрочем, вполне возможно, что это тоже предусмотрено «технологией». Увести мысли в сторону от «болевых точек», очистить сознание таким образом, чтобы при наступлении «момента истины» говорить и действовать как бы спонтанно, без всяких намеков на отрепетированность и внутреннюю зажатость. «С открытой душой и чистым сердцем», так сказать.